Тель-Авив спал и видел сны, когда в частной психоневрологической клинике доктора Аллея кипела напряженная работа. Ночка выдалась жаркой. Феликс пил крепкий кофе стаканами, пытаясь привести мысли в порядок перед обследованием загадочного пациента.
- Позволите? – из приоткрытых дверей кабинета показалось заспанное лицо заведующей лабораторией.
- Проходите-проходите, - нервно сказал Аллей. – Я же вызвал вас посреди ночи не для того, чтобы не пускать в свой кабинет.
Кофе не только прекрасно бодрил, но и производил сильный возбуждающий эффект, приводящий к раздражительности и нетерпеливости по малейшим пустякам.
- Результаты анализа ДНК по поступившему сегодня, то есть вчера, пациенту готовы? – приступил сразу к делу доктор. – Мне необходимы данные прямо сейчас.
Женщина спала на ходу. Полночи она заканчивала в авральном режиме сравнение цепочек ДНК пациента и помешанного на работе шефа, который поставил задачу в кратчайшие сроки предоставить ответ на животрепещущий вопрос: является ли сумасшедший бродяга его родственником или нет? Лишь только она освободилась и решила, наконец, выспаться, как ее разбудили по телефону и вызвали на работу.
- Клара, ку-ку! – щелкнул пальцами перед закрывающимися глазами сотрудницы Феликс. – Спать будете днем, а сейчас мне необходимо знать…
Заведующая лабораторией сонно зевнула и усилием воли расплющила ресницы.
- И да, и нет, - пробурчала женщина. – По взятым образцам ДНК мы обнаружили определенное сходство генома в некоторых звеньев цепочки, но оно настолько незначительно, что можно предположить у вас наличие сотен таких «родственников».
- То есть он мне не прадедушка? – непонимающе мотнул головой Аллей и вопросительно посмотрел на сонную муху в белом халате.
Та тяжело вздохнула. Ей в который раз приходилось объяснять одно и тоже.
- Если сравнить гены двух разных людей, к примеру, чукчи с Севера и южноамериканского индейца из племени Тумба-юмба, то в среднем они совпадают на 99,9 процента, - повысила голос женщина, делая акцент на числе, - однако, вот та самая незначительная одна десятая доля процента делает их, как и любых других людей, совершенно разными и по-своему уникальными…
- Много текста, - поторопил заведующую Феликс и раздраженно отхлебнул еще кофе.
- Короче, разница в 0.1% процента между генами людей объясняется полиморфизмом нуклеотидов! – оживилась женщина. – Неужели это так трудно понять?!
Феликс почувствовал, что над ним издеваются. Сначала Яна отпустила злосчастного пациента, затем дежурная медсестра и этот зловонный дым, а теперь заведующая лабораторией пытается выставить начальника дураком. Это пахло заговором. Или, по меньшей мере, «бунтом на корабле».
- Знаете, мне порой кажется, что я здесь лечу совсем не тех людей, - задумчиво сказал доктор, рассматривая мерно покачивающий маятник настенных часов. – Ответьте мне конкретно, без посвящения в курс генетики, пациент является моим прадедом, мать его за ногу, или нет?!
- Стопроцентный утвердительный ответ я не могу дать, - улыбнулась Клара, - фактически, он точно какой-то ваш родственник, но является ли он вашим прадедом, достоверно я утверждать не могу. Для окончательно точного результата необходимо сравнить его геном не с вашим, а с его детьми или хотя бы внуками.
- Ну вот …! – возмущенно вскочил доктор. – Что это за такая не точная наука ваша генетика…?
Женщина с невозмутимым спокойствием продолжала гнуть свою линию:
- Идеальным вариантом будет сравнение ДНК с его детьми или родителями…
- Да его родители умерли в XIX веке! Предлагаете эксгумацию провести?
И тут Аллея озарило. Блеснула мысль, которая была очевидной с самого начала, лежала на поверхности, но как все простое и гениальное ускользала в потоке рутинных дел.
- Тогда может дети?
- Вы свободны, - улыбнулся Кларе в ответ доктор и показал пальцем на дверь.
- Но… - хотела было запротестовать женщина.
- Идите спать и не мешайте мне работать! - закончил разговор Феликс и достал из под груды бумаг, бланков и заявлений большую телефонную книгу в кожаном переплете.
Клара гордо удалилась. Жизнь – несправедливая штука, и возможно женщина действительно заслуживала доброго слова.
- Шалом, Марта! – поприветствовал доктор по телефону свою двоюродную сестру. – Не разбудил?
Часы пробили три часа ночи.
Ответом было сдавленное – Кто это?
- Да что ты, Феликса не узнала? – весело отреагировал Аллей на посыл в известном направлении. – Сто лет не виделись, а тут такой повод шикарный есть!
Доктор обладал удивительным свойством – говорить в нужный момент нужному человеку то, что он хочет услышать, тем самым, располагая его к себе. Изящно и просто. Карнеги лопнул бы от зависти! Спустя пять минут телефонной болтовни ни о чем Феликс добился желаемого эффекта – завтра толстушка Марта приедет из Ашдода в гости. А главное, она привезет соскоб эпителия их общей с Мартой бабушки. Именно сестричка могла легко выполнить эту странную просьбу, т.к. она была стоматологом и часто заглядывала своей любимой бабушке в рот.
Аллей не хотел тревожить странной информацией о найденном прадеде свою семью. Вот Марта вполне была своим человеком, и на нее можно было положиться. Решение было очевидным – взять ДНК дочери настоящего Льва Кушнира и сравнить с генами пациента. Если совпадают, значит это он; ежели нет – самозванец.
- Голубушка моя, - нажав кнопку громкой связи, обратился Феликс к сидевшей на телефоне Яне, - как дедуля?
- Пациент цветет и пахнет, - отрапортовала сотрудница. – Вам понадобятся ассистенты?
- Нет, - ответил Аллей, барабаня пальцами по телефонной книге. – Передай дежурной медсестре, пусть приготовит всё к обследованию и вколет на всякий случай еще одну дозу транквилизатора в пропорции один к одному с карбамазепином.
- Будет сделано, - доброжелательно проворковала девушка.
Настроение Яны после пережитого шока налаживалось. Рвотный рефлекс таки обладал чудесным исцеляющим свойством – избавляться от страха и неприязни, накопившейся внутри. Облегчение наступает мгновенно. Это похоже на эйфорию после затяжной депрессии. Разрядка состоялась и очистившийся организм наслаждается контрастом.
Феликс тоже чувствовал себя на удивление хорошо. Он давно хотел проучить медлительную и неповоротливую в делах Клару. Как раз и повод подходящий нашелся. Прописная банальность: не бывает худо без добра. В очередной раз Аллей убеждался, что самый ценный опыт приобретается в трудностях.
Несколько последних глотков ароматного кофе на дорожку отдавали привкусом табака. Доктор неприязненно скорчился и вспомнил пыльный дым сигарет молодости. Кофеин своим действием отдаленно чем-то напоминал тот легкий кайф, когда будоражишь нервную систему целый день напролет. В студенчестве старшие товарищи смешили его историей о первокурснике Лёне, который настолько любил сигареты и кофе, что засиживался регулярно на кухне до четырех часов утра в обнимку с кофеваркой и парой пачек польских Marlboro. Это продолжалось до тех пор, пока бедный Лёня, сын богатого партийного работника, совсем перестал спать. Он сидел дни и ночи напролет со своими лучшими друзьями – кофеином и никотином – не замечая жизни вокруг: пил кофе, курил польский Marlboro и читал собрание сочинений Фрейда.
Бедняга продержался шесть суток. На седьмые в нем проснулась дремавшая шизофрения, и энергия инстинкта танатос повергла жалкое ленино «я» в преисподнюю, где плескались кофейные реки вместо раскаленной лавы и черти курили Marlboro и что-то там еще.
Закончилось все очень плохо. Лёню забрали в сумасшедший дом, в котором он провел всю оставшуюся жизнь. Папа подарил ему в отдельную палату кофеварку и регулярно снабжал старыми добрыми польскими Marlboro. И тогда Лёне уже никто не мешал – он продолжал пить кофе, курить сигареты и засыпать от уколов. А Фрейда он больше никогда не читал.
Кто знает, быть может отчасти благодаря именно этой байке, передававшейся по традиции от доцентов к желторотым первокурсникам, Феликс всегда относился к постулатам основателя классического психоанализа с долей здорового юмора.
Отдельное место занимали в жизни доктора и сигареты. Никотиновые палочки были неразрывно связаны с годами бурной молодости, когда здоровье, как физическое, так и ментальное, разменивается на мелкие монеты и кажется, что так может продолжаться вечно. Романтическим атрибутом того времени являлась сигарета. Лучше всего с фильтром, да импортная. Затянешься, пустишь дым кольцами в потолок и обнимешь лежащую рядом девицу, которая еще минуту назад стонала как драная кошка. Легкие жадно впитают дым, капилляры разнесут по крови никотин и кайфовая пустота безмятежности поселится в голове. Хоть на пять минут, пока тлеет уголек сигареты и сладко ноют мышцы.
«Мда, жизнь тогда казалась одним сплошным удовольствием», - направляясь к пациенту, размышлял о делах минувших лет доктор Аллей. – «Пусть в карманах гулял ветер, но будущее все равно представлялось огромным шоколадным тортом, который есть не переесть».
Сейчас же вроде бы всё есть, о чем он мечтал – почти всего добился и к удивлению заметил – вкус основательно подпорчен. Что-то неприметно ускользало от Феликса, вроде бы малозначительное и совсем необязательное, однако без чего жизнь превратилась в один большой аттракцион, не приносящий острых ощущений. Всё также крутилась карусель: любимая работа, интересные знакомства, захватывающие тайны и новые загадки… однако прежнего восторга доктор не испытывал.
Даже сейчас, погруженный с головой в исследование необъяснимого феномена, ему отчетливо виделся конец этого энтузиазма. Предсказуемость событий угнетала и заставляла порой выделывать совсем неожиданные поступки. Лишь бы ощутить снова пульс жизни, вырваться из черного квадрата детерминизма, когда всё предопределено и нет смысла творить во имя очередной шестеренки, выпускаемой согласно заложенной программе. А особенно угнетала мысль, что твои действия направленные против программы всегда ею предусмотрены.
Аллей давно вырос из коротких штанишек воинствующего материализма. До того убогим и ограниченным казалось ему сегодня это мировосприятие! Чистой воды примитивизм. Однако он отдал бы все свое состояние, чтобы обрести его обратно. Незнание – великая сила. Ты живешь и не знаешь, что кроме материи есть смысл, суть – невидимое, неосязаемое, неслышимое, необнаруженное. То, что породило все остальное: химические элементы, законы физики, создало галактики и созвездия; вдохнуло жизнь и выдохнуло смерть. Та сущность, что написала самую совершенную программу, где материя, будь то живая или мертвая, всего лишь игрушка, которой манипулируют. И ты живешь счастливым от незнания. Сильным от счастья, доверяя тому, что видишь, слышишь, щупаешь, нюхаешь и пробуешь на вкус. Веря и надеясь. Остальное пусть катится к чертям! Зачем забивать голову тем, что невозможно доказать? Нельзя увидеть в микроскоп или космический телескоп, нельзя привязать к времени и пространству – этого просто нет, не существует! Но трепетно слетает с губ это слово: «ВЕРА!», и Вселенная превращается из сгустка энергии и материи в колыбель жизни – колыбель великого замысла.
Сквозь прозу повседневности, сухие нерифмованные строчки, Феликс пробирался с твердым убеждением, что слово «человек» – звучит не гордо. Извращенность животной натуры, называемой цивилизованностью, породило лживое и распутное создание. Слабости возведены в ранг добродетелей. Иллюзорность самих же добродетелей накрыло пеленой всю жизнь – от яркого режущего света при рождении до сморкающегося темнотой сознания в предсмертной агонии. Лишь немногие могли отбросить шелуху и взглянуть смело без призмы лицемерных ценностей на окружающий их мир.
Отчасти именно таких храбрецов доктор и лечил. Они, наверное, единственные, кто удостаивался его пристального внимания и понимания, рискнувшие переступить черту; выйти за грани добра и зла. Остальные же мелькали в масках, мнили о себе чёрти что, вызывая порой у Феликса чувство глубокой мизантропии.
«Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка – это флаг корабля…», - напевал себе под нос Аллей, когда зашел в палату к мерно похрапывающему бродяге.
Комната блестела чистотой и благоухала концентрированным аэрозолем. Запах отдавал свежестью моря, и ничего более не напоминало о зловонном аде, творящемся здесь несколько часов назад.
Оборудование для обследования компактно размещалось на специально оборудованной тележке, что стояла возле кровати. Несколько пистолетных ручек с изогнутыми раздувшимися дулами являли собой последнюю разработку в направленном сканировании отдельного участка тела. По частям Феликс надеялся с тщательной скрупулезностью исследовать и проанализировать физические отклонения пациента от нормы, но особый интерес, конечно, представляло изучение головного мозга и загадочного шрама на виске.
Для пущей надежности Аллей решил дополнительно зафиксировать тело пациента. К тугим ремням на ногах и руках добавились железные скобы, а голову сцепила желеподобная масса, которая действовала подобно цементу, но при этом оставалась абсолютно прозрачной, мягкой и рыхлой подобно гелю для волос. Это позволяло проводить биопсию мозга и исследование тканей без боязни, что вдруг пациент неожиданно придет в себя и начнет дергаться, раздирая тем самым черепную коробку.
- Приступим-с! – произнес с нетерпением Феликс и, включив дополнительный яркий свет, взялся за инструмент напоминавший крохотные щипцы. В отличие от обычных они отличались круглыми миниатюрными лезвиями на конце, которые вращались на подшипниках во всевозможные стороны на 360 градусов.
Резиновая перчатка с щипцами погрузилась в желеобразный раствор, что фиксировал голову пациента, и на экране монитора отобразилось многократно увеличенное изображение того как остро заточенный металл с алмазным напылением приблизился вплотную к рубцеватой поверхности шрама, размещенного на виске. Под электронным микроскопом пупырышки казались светло-коричневыми горами, к которым приближался огромный ковш экскаватора.
Доктор сделал плавное движение вперед и лезвия впились буровой установкой в поврежденную кожу, захватывая образцы ткани для анализа. Пульс пациента участился, давление же парадоксальным образом напротив ползло вниз. Феликс поспешно выдернул руку с щипцами из раствора и с удивлением обнаружил, что на кончике инструмента висит тоненькая светло-коричневая шкурка, которая слезла со шрама будто пенка от кипяченого молока.
Сердцебиение пациента учащалось. Можно подумать, что затронув шрам на виске, с него сорвали предохранительную пломбу и он теперь готов был взорваться. Вибрация пошла от кончиков пальцев на ногах до носа.
- Спокойно, деда, - сказал Аллей и погладил успокаивающе потенциального родственника. – Никто тебя здесь не обидит…
На удивление эмоционально направленная связь подействовала. Мелкие судороги прошли и пульс с давлением снова нормализировались.
Феликс вздохнул с облегчением и взял в руки тонкий вытянутый зонд. Особенность этого инструмента заключалась в том, что он позволял регистрировать множественные параметры с молниеносной скоростью – хватало одного соприкосновения с объектом исследования. На кончике размещался сенсор со сложным микрочипом, передающим информацию на компьютер: температуру объекта, его агрегатное состояние, наличие органических и неорганических соединений в составе, плотность и т.п.
Сенсор-щупальце на мгновение присосалось к открывшейся розоватой ране на виске и сразу же отсоединилось, произведя забор данных.
Короткой вспышкой снова участился пульс пациента, и еле заметная судорога пронзила лицо.
- Все хорошо, - одобрительно похлопал доктор бродягу по коленке. – И совсем не больно.
Уголки губ пациента поползли вверх. Он улыбался. Чему-то своему улыбнулся и Феликс. Все это было настолько трогательно, что доктор ощутил небывалое тепло внутри, как будто на мысленном уровне соприкоснулся с родственной душой.
Монитор неспешно выводил данные анализа тканей височной доли:
- температура – 37,2 градуса;
- лимфа структурированного типа;
…выбивали светящиеся пиксели агрегатное состояние и состав…
- наполовину органическое содержание;
- обнаружены доли химических элементов:
- самарий;
- неодим;
- гадолиний…
Глаза Феликса полезли на лоб.
- Вот так сюрприз! – воскликнул доктор и схватился за пистолетную ручку компактного сканера, представляющего собой усовершенствованный мультиспиральный компьютерный томограф.
От полученных с зонда анализов ввел явный след недавнего хирургического вмешательства в мозг пациента. Шрам диаметром в пару сантиметров был не ожогом или механическим повреждением, а самым очевидным доказательством стороннего вмешательства в лобные доли мозга.
Наличие таких малоизвестных элементов как самарий и неодим в голове пациента обескуражило доктора. Каким образом они могли там очутиться – загадка. И Аллей уже перебирал в голове варианты, даже самые смелые и безумные: отходы деятельности нанороботов; испытание секретного оружия, которое стреляет протонным лучом с высоким содержанием выше указанных элементов, превращая человека в неуправляемого монстра; неудачный эксперимент спецслужб; секретный опыт правительства по применению психотропной нейрохирургии…
Луч мультиспирального компьютерного томографа сканировал дюм за дюймом головной мозг пациента, а Феликс все перебирал в уме различные версии. Вопросы требовали ответов, которые постепенно вырисовывались на экране монитора. Новый высокотехнологичный аппарат КТ воссоздавал реальную трехмерную реконструкцию работы мозга несчастного бродяги.
- Так, так… - приговаривал Аллей, принимаясь за изучение виртуальной модели мозга.
Доктор крутанул мышкой и расположил к себе лобные доли коры. Те выглядели вполне обыкновенно – испещренная извилинами мякоть. Феликс разочаровано хмыкнул и щелкнул функцию проведения виртуального поперечного разреза. Компьютер на пределе возможностей выполнял операцию, зависая от чудовищно огромных расчетов.
- Думай, железяка, думай! – раздраженно отреагировал док и нервно закинул ногу на ногу.
Наконец, объемная картинка начала постепенно выстраиваться. Первый слой не представлял ничего интересного – всё в пределах нормы. Но когда изображение поползло вниз, открывая зияющую пустоту, то Аллей чуть было не грохнулся со стула.
- Бинго! – завопил доктор, еле удержав равновесие.
На мониторе крупным планом висели лобные доли коры головного мозга в поперечном разрезе – слой серого вещества заканчивался коллапсирующей пустотелостью, заполненной какой-то жидкостью. Размер ее был не велик, порядка одного кубического сантиметра. Удивительно ровные края говорили об искусственном происхождении. Точно кто-то залез внутрь, сожрал порцию мозга равную величине вишни и после заполнил пространство жидкостью.
Как и думал Аллей, патология неизвестного происхождения оказалась на одной прямой линии по отношению к височному каналу, что скрывался за шрамом. Операция производилась с филигранной точностью. Тому свидетельствовала идеальная перпендикулярность линии проникновения к борозде, что разделяет полушария.
- Потрясающе, - заворожено прошептал Феликс, изучая в деталях феномен. – Нам такое и не снилось…
Судя по всему, пустотелость играла ключевую роль в болезни пациента. Лобные доли мозга задействуются человеком при контроле над собой, своим поведением, это как базис-стержень, на который нанизывается личность. Структурные изменения этой части мозга могут превращать человека в овощ. Еще не так давно, в середине XX века, практиковалась такая процедура как лоботомия – удаление лобных долей мозга, что приводило к полной деперсонализации больных. Они были еще не мертвы, но уже и не живы. Дышали, спали, справляли естественную нужду… и едва ли что-то большее они делали еще самостоятельно.
Частичная потеря контролирующего центра личности пациента объясняла ужасные метаморфозы, происходящие с ним. Это уже был не он. Что-то внутри, возможно та жидкость, которой наполнена пустотелость, проявляла себя в виде диких судорог, невероятной физической силы и телепатических способностях.
- Яна! - нажав кнопку громкой связи, громко позвал медсестру Феликс и, не дожидаясь ответа, дал поручение: – Пригласи ко мне дежурную, да побыстрей!
- Будет сделано, шеф, - проворковала девушка и добавила, спустя десять секунд. – Она уже идет.
Через минуту в палату зашла бледная как поганка дежурная медсестра.
- Вызывали? – голос ее звучал с прихлебыванием, словно собиралась вырвать, но сдерживалась и глотала рвоту обратно.
- Да, - не отрываясь от монитора, сказал доктор. – Вы заметили вовремя ночного приступа, как у пациента из ушей выделялась подозрительная коричневая жидкость?
Женщина покачнулась и, теряя самообладание, зажала горло рукой….
- Такое не забывается! – душа себя, ответила дежурная. – Я чувствую на себе этот противный запах даже после душа!
Феликс покачал с укоризной головой, наблюдая за харчеметанием сотрудницы.
- Надеюсь, вы взяли на пробу капельку этой жидкости? – спросил Аллей. – Я, кажется, нашел причину болезни нашего дедули…
В ответ послышалось квохтание. Тошнота становилась нестерпимой. Дежурная медсестра была на грани обморока. Может быть это и придало ей смелости.
- Знаете что, доктор Аллей, - пошатываясь от слабости, еле слышно сказала женщина. – Вы редкий циник – да еще и тиран. До чего вы довели Клару…
- Тпру! – Аллей резко оборвал накипевшую тираду дежурной. – Вы что хотите уволиться?
- И не перебивайте меня! – вдруг зашлась в истерике женщина. – Даже сейчас, видя как мне плохо после того безумия, что творилось ночью, вы имеете совесть требовать от меня сбора какой-то дряни. Мы клиника для людей, а не для монстров!
- Стоп, - развел руками доктор, чувствуя, что сейчас дежурная разрыдается. – Пусть как, вы изволили выразиться, я сволочь и циничная скотина, но я предан работе и требую того же от подчиненных. И если вам не здоровится, то идите домой и не морочьте мне голову… Вот только жалости и заботы не требуйте! Здесь не курорт и не дом престарелых. Кстати это не Наша! клиника, а моя! – не преминул уколоть верную помощницу Феликс.
Женщина униженно стояла посреди комнаты и хватала ртом воздух. Ей нечего было сказать в ответ. Она прекрасно знала Феликса – его пренебрежительное отношение к другим, циничность и в тот же момент искренность. Он никогда не лукавил с подчиненными, не притворялся и поэтому снискал такую славу.
- Значит, пробу не взяли, - сделал вывод доктор и мягко добавил: - Пожалуйста, возьмите пару дней отгула, отоспитесь, приведите нервы в порядок и выходите на работу опять…
Дежурная медсестра закрыла лицо руками и выбежала из палаты.
- Отлично, - сказал сам себе доктор и откинулся на спинку стула. – И как здесь можно работать…
Мысли путались, перескакивали от главного к малозначительному, распыляясь на бессвязные рефлексии. Уставшие глаза закрывались, ресницы точно клеем мазаны. В голове после истерики медсестры царила неразбериха. Организм требовал отдыха.
Перед тем как заснуть напротив мерцающего монитора Феликс подумал о коричневой жидкости, выделяющейся из ушей пациента. Даже предположить, что она каким-то образом перекачивалась из выявленной кисты, было фантастикой.
«Вся моя жизнь – долбанная фантастика», - проскочила последняя мысль и доктор погрузился в сон. Ему грезилось самое большое достояние поколений – старое фото с надорванным краем, и толстушка Марта хлопающая в ладоши рядом с любимой бабушкой.
- Позволите? – из приоткрытых дверей кабинета показалось заспанное лицо заведующей лабораторией.
- Проходите-проходите, - нервно сказал Аллей. – Я же вызвал вас посреди ночи не для того, чтобы не пускать в свой кабинет.
Кофе не только прекрасно бодрил, но и производил сильный возбуждающий эффект, приводящий к раздражительности и нетерпеливости по малейшим пустякам.
- Результаты анализа ДНК по поступившему сегодня, то есть вчера, пациенту готовы? – приступил сразу к делу доктор. – Мне необходимы данные прямо сейчас.
Женщина спала на ходу. Полночи она заканчивала в авральном режиме сравнение цепочек ДНК пациента и помешанного на работе шефа, который поставил задачу в кратчайшие сроки предоставить ответ на животрепещущий вопрос: является ли сумасшедший бродяга его родственником или нет? Лишь только она освободилась и решила, наконец, выспаться, как ее разбудили по телефону и вызвали на работу.
- Клара, ку-ку! – щелкнул пальцами перед закрывающимися глазами сотрудницы Феликс. – Спать будете днем, а сейчас мне необходимо знать…
Заведующая лабораторией сонно зевнула и усилием воли расплющила ресницы.
- И да, и нет, - пробурчала женщина. – По взятым образцам ДНК мы обнаружили определенное сходство генома в некоторых звеньев цепочки, но оно настолько незначительно, что можно предположить у вас наличие сотен таких «родственников».
- То есть он мне не прадедушка? – непонимающе мотнул головой Аллей и вопросительно посмотрел на сонную муху в белом халате.
Та тяжело вздохнула. Ей в который раз приходилось объяснять одно и тоже.
- Если сравнить гены двух разных людей, к примеру, чукчи с Севера и южноамериканского индейца из племени Тумба-юмба, то в среднем они совпадают на 99,9 процента, - повысила голос женщина, делая акцент на числе, - однако, вот та самая незначительная одна десятая доля процента делает их, как и любых других людей, совершенно разными и по-своему уникальными…
- Много текста, - поторопил заведующую Феликс и раздраженно отхлебнул еще кофе.
- Короче, разница в 0.1% процента между генами людей объясняется полиморфизмом нуклеотидов! – оживилась женщина. – Неужели это так трудно понять?!
Феликс почувствовал, что над ним издеваются. Сначала Яна отпустила злосчастного пациента, затем дежурная медсестра и этот зловонный дым, а теперь заведующая лабораторией пытается выставить начальника дураком. Это пахло заговором. Или, по меньшей мере, «бунтом на корабле».
- Знаете, мне порой кажется, что я здесь лечу совсем не тех людей, - задумчиво сказал доктор, рассматривая мерно покачивающий маятник настенных часов. – Ответьте мне конкретно, без посвящения в курс генетики, пациент является моим прадедом, мать его за ногу, или нет?!
- Стопроцентный утвердительный ответ я не могу дать, - улыбнулась Клара, - фактически, он точно какой-то ваш родственник, но является ли он вашим прадедом, достоверно я утверждать не могу. Для окончательно точного результата необходимо сравнить его геном не с вашим, а с его детьми или хотя бы внуками.
- Ну вот …! – возмущенно вскочил доктор. – Что это за такая не точная наука ваша генетика…?
Женщина с невозмутимым спокойствием продолжала гнуть свою линию:
- Идеальным вариантом будет сравнение ДНК с его детьми или родителями…
- Да его родители умерли в XIX веке! Предлагаете эксгумацию провести?
И тут Аллея озарило. Блеснула мысль, которая была очевидной с самого начала, лежала на поверхности, но как все простое и гениальное ускользала в потоке рутинных дел.
- Тогда может дети?
- Вы свободны, - улыбнулся Кларе в ответ доктор и показал пальцем на дверь.
- Но… - хотела было запротестовать женщина.
- Идите спать и не мешайте мне работать! - закончил разговор Феликс и достал из под груды бумаг, бланков и заявлений большую телефонную книгу в кожаном переплете.
Клара гордо удалилась. Жизнь – несправедливая штука, и возможно женщина действительно заслуживала доброго слова.
- Шалом, Марта! – поприветствовал доктор по телефону свою двоюродную сестру. – Не разбудил?
Часы пробили три часа ночи.
Ответом было сдавленное – Кто это?
- Да что ты, Феликса не узнала? – весело отреагировал Аллей на посыл в известном направлении. – Сто лет не виделись, а тут такой повод шикарный есть!
Доктор обладал удивительным свойством – говорить в нужный момент нужному человеку то, что он хочет услышать, тем самым, располагая его к себе. Изящно и просто. Карнеги лопнул бы от зависти! Спустя пять минут телефонной болтовни ни о чем Феликс добился желаемого эффекта – завтра толстушка Марта приедет из Ашдода в гости. А главное, она привезет соскоб эпителия их общей с Мартой бабушки. Именно сестричка могла легко выполнить эту странную просьбу, т.к. она была стоматологом и часто заглядывала своей любимой бабушке в рот.
Аллей не хотел тревожить странной информацией о найденном прадеде свою семью. Вот Марта вполне была своим человеком, и на нее можно было положиться. Решение было очевидным – взять ДНК дочери настоящего Льва Кушнира и сравнить с генами пациента. Если совпадают, значит это он; ежели нет – самозванец.
- Голубушка моя, - нажав кнопку громкой связи, обратился Феликс к сидевшей на телефоне Яне, - как дедуля?
- Пациент цветет и пахнет, - отрапортовала сотрудница. – Вам понадобятся ассистенты?
- Нет, - ответил Аллей, барабаня пальцами по телефонной книге. – Передай дежурной медсестре, пусть приготовит всё к обследованию и вколет на всякий случай еще одну дозу транквилизатора в пропорции один к одному с карбамазепином.
- Будет сделано, - доброжелательно проворковала девушка.
Настроение Яны после пережитого шока налаживалось. Рвотный рефлекс таки обладал чудесным исцеляющим свойством – избавляться от страха и неприязни, накопившейся внутри. Облегчение наступает мгновенно. Это похоже на эйфорию после затяжной депрессии. Разрядка состоялась и очистившийся организм наслаждается контрастом.
Феликс тоже чувствовал себя на удивление хорошо. Он давно хотел проучить медлительную и неповоротливую в делах Клару. Как раз и повод подходящий нашелся. Прописная банальность: не бывает худо без добра. В очередной раз Аллей убеждался, что самый ценный опыт приобретается в трудностях.
Несколько последних глотков ароматного кофе на дорожку отдавали привкусом табака. Доктор неприязненно скорчился и вспомнил пыльный дым сигарет молодости. Кофеин своим действием отдаленно чем-то напоминал тот легкий кайф, когда будоражишь нервную систему целый день напролет. В студенчестве старшие товарищи смешили его историей о первокурснике Лёне, который настолько любил сигареты и кофе, что засиживался регулярно на кухне до четырех часов утра в обнимку с кофеваркой и парой пачек польских Marlboro. Это продолжалось до тех пор, пока бедный Лёня, сын богатого партийного работника, совсем перестал спать. Он сидел дни и ночи напролет со своими лучшими друзьями – кофеином и никотином – не замечая жизни вокруг: пил кофе, курил польский Marlboro и читал собрание сочинений Фрейда.
Бедняга продержался шесть суток. На седьмые в нем проснулась дремавшая шизофрения, и энергия инстинкта танатос повергла жалкое ленино «я» в преисподнюю, где плескались кофейные реки вместо раскаленной лавы и черти курили Marlboro и что-то там еще.
Закончилось все очень плохо. Лёню забрали в сумасшедший дом, в котором он провел всю оставшуюся жизнь. Папа подарил ему в отдельную палату кофеварку и регулярно снабжал старыми добрыми польскими Marlboro. И тогда Лёне уже никто не мешал – он продолжал пить кофе, курить сигареты и засыпать от уколов. А Фрейда он больше никогда не читал.
Кто знает, быть может отчасти благодаря именно этой байке, передававшейся по традиции от доцентов к желторотым первокурсникам, Феликс всегда относился к постулатам основателя классического психоанализа с долей здорового юмора.
Отдельное место занимали в жизни доктора и сигареты. Никотиновые палочки были неразрывно связаны с годами бурной молодости, когда здоровье, как физическое, так и ментальное, разменивается на мелкие монеты и кажется, что так может продолжаться вечно. Романтическим атрибутом того времени являлась сигарета. Лучше всего с фильтром, да импортная. Затянешься, пустишь дым кольцами в потолок и обнимешь лежащую рядом девицу, которая еще минуту назад стонала как драная кошка. Легкие жадно впитают дым, капилляры разнесут по крови никотин и кайфовая пустота безмятежности поселится в голове. Хоть на пять минут, пока тлеет уголек сигареты и сладко ноют мышцы.
«Мда, жизнь тогда казалась одним сплошным удовольствием», - направляясь к пациенту, размышлял о делах минувших лет доктор Аллей. – «Пусть в карманах гулял ветер, но будущее все равно представлялось огромным шоколадным тортом, который есть не переесть».
Сейчас же вроде бы всё есть, о чем он мечтал – почти всего добился и к удивлению заметил – вкус основательно подпорчен. Что-то неприметно ускользало от Феликса, вроде бы малозначительное и совсем необязательное, однако без чего жизнь превратилась в один большой аттракцион, не приносящий острых ощущений. Всё также крутилась карусель: любимая работа, интересные знакомства, захватывающие тайны и новые загадки… однако прежнего восторга доктор не испытывал.
Даже сейчас, погруженный с головой в исследование необъяснимого феномена, ему отчетливо виделся конец этого энтузиазма. Предсказуемость событий угнетала и заставляла порой выделывать совсем неожиданные поступки. Лишь бы ощутить снова пульс жизни, вырваться из черного квадрата детерминизма, когда всё предопределено и нет смысла творить во имя очередной шестеренки, выпускаемой согласно заложенной программе. А особенно угнетала мысль, что твои действия направленные против программы всегда ею предусмотрены.
Аллей давно вырос из коротких штанишек воинствующего материализма. До того убогим и ограниченным казалось ему сегодня это мировосприятие! Чистой воды примитивизм. Однако он отдал бы все свое состояние, чтобы обрести его обратно. Незнание – великая сила. Ты живешь и не знаешь, что кроме материи есть смысл, суть – невидимое, неосязаемое, неслышимое, необнаруженное. То, что породило все остальное: химические элементы, законы физики, создало галактики и созвездия; вдохнуло жизнь и выдохнуло смерть. Та сущность, что написала самую совершенную программу, где материя, будь то живая или мертвая, всего лишь игрушка, которой манипулируют. И ты живешь счастливым от незнания. Сильным от счастья, доверяя тому, что видишь, слышишь, щупаешь, нюхаешь и пробуешь на вкус. Веря и надеясь. Остальное пусть катится к чертям! Зачем забивать голову тем, что невозможно доказать? Нельзя увидеть в микроскоп или космический телескоп, нельзя привязать к времени и пространству – этого просто нет, не существует! Но трепетно слетает с губ это слово: «ВЕРА!», и Вселенная превращается из сгустка энергии и материи в колыбель жизни – колыбель великого замысла.
Сквозь прозу повседневности, сухие нерифмованные строчки, Феликс пробирался с твердым убеждением, что слово «человек» – звучит не гордо. Извращенность животной натуры, называемой цивилизованностью, породило лживое и распутное создание. Слабости возведены в ранг добродетелей. Иллюзорность самих же добродетелей накрыло пеленой всю жизнь – от яркого режущего света при рождении до сморкающегося темнотой сознания в предсмертной агонии. Лишь немногие могли отбросить шелуху и взглянуть смело без призмы лицемерных ценностей на окружающий их мир.
Отчасти именно таких храбрецов доктор и лечил. Они, наверное, единственные, кто удостаивался его пристального внимания и понимания, рискнувшие переступить черту; выйти за грани добра и зла. Остальные же мелькали в масках, мнили о себе чёрти что, вызывая порой у Феликса чувство глубокой мизантропии.
«Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка – это флаг корабля…», - напевал себе под нос Аллей, когда зашел в палату к мерно похрапывающему бродяге.
Комната блестела чистотой и благоухала концентрированным аэрозолем. Запах отдавал свежестью моря, и ничего более не напоминало о зловонном аде, творящемся здесь несколько часов назад.
Оборудование для обследования компактно размещалось на специально оборудованной тележке, что стояла возле кровати. Несколько пистолетных ручек с изогнутыми раздувшимися дулами являли собой последнюю разработку в направленном сканировании отдельного участка тела. По частям Феликс надеялся с тщательной скрупулезностью исследовать и проанализировать физические отклонения пациента от нормы, но особый интерес, конечно, представляло изучение головного мозга и загадочного шрама на виске.
Для пущей надежности Аллей решил дополнительно зафиксировать тело пациента. К тугим ремням на ногах и руках добавились железные скобы, а голову сцепила желеподобная масса, которая действовала подобно цементу, но при этом оставалась абсолютно прозрачной, мягкой и рыхлой подобно гелю для волос. Это позволяло проводить биопсию мозга и исследование тканей без боязни, что вдруг пациент неожиданно придет в себя и начнет дергаться, раздирая тем самым черепную коробку.
- Приступим-с! – произнес с нетерпением Феликс и, включив дополнительный яркий свет, взялся за инструмент напоминавший крохотные щипцы. В отличие от обычных они отличались круглыми миниатюрными лезвиями на конце, которые вращались на подшипниках во всевозможные стороны на 360 градусов.
Резиновая перчатка с щипцами погрузилась в желеобразный раствор, что фиксировал голову пациента, и на экране монитора отобразилось многократно увеличенное изображение того как остро заточенный металл с алмазным напылением приблизился вплотную к рубцеватой поверхности шрама, размещенного на виске. Под электронным микроскопом пупырышки казались светло-коричневыми горами, к которым приближался огромный ковш экскаватора.
Доктор сделал плавное движение вперед и лезвия впились буровой установкой в поврежденную кожу, захватывая образцы ткани для анализа. Пульс пациента участился, давление же парадоксальным образом напротив ползло вниз. Феликс поспешно выдернул руку с щипцами из раствора и с удивлением обнаружил, что на кончике инструмента висит тоненькая светло-коричневая шкурка, которая слезла со шрама будто пенка от кипяченого молока.
Сердцебиение пациента учащалось. Можно подумать, что затронув шрам на виске, с него сорвали предохранительную пломбу и он теперь готов был взорваться. Вибрация пошла от кончиков пальцев на ногах до носа.
- Спокойно, деда, - сказал Аллей и погладил успокаивающе потенциального родственника. – Никто тебя здесь не обидит…
На удивление эмоционально направленная связь подействовала. Мелкие судороги прошли и пульс с давлением снова нормализировались.
Феликс вздохнул с облегчением и взял в руки тонкий вытянутый зонд. Особенность этого инструмента заключалась в том, что он позволял регистрировать множественные параметры с молниеносной скоростью – хватало одного соприкосновения с объектом исследования. На кончике размещался сенсор со сложным микрочипом, передающим информацию на компьютер: температуру объекта, его агрегатное состояние, наличие органических и неорганических соединений в составе, плотность и т.п.
Сенсор-щупальце на мгновение присосалось к открывшейся розоватой ране на виске и сразу же отсоединилось, произведя забор данных.
Короткой вспышкой снова участился пульс пациента, и еле заметная судорога пронзила лицо.
- Все хорошо, - одобрительно похлопал доктор бродягу по коленке. – И совсем не больно.
Уголки губ пациента поползли вверх. Он улыбался. Чему-то своему улыбнулся и Феликс. Все это было настолько трогательно, что доктор ощутил небывалое тепло внутри, как будто на мысленном уровне соприкоснулся с родственной душой.
Монитор неспешно выводил данные анализа тканей височной доли:
- температура – 37,2 градуса;
- лимфа структурированного типа;
…выбивали светящиеся пиксели агрегатное состояние и состав…
- наполовину органическое содержание;
- обнаружены доли химических элементов:
- самарий;
- неодим;
- гадолиний…
Глаза Феликса полезли на лоб.
- Вот так сюрприз! – воскликнул доктор и схватился за пистолетную ручку компактного сканера, представляющего собой усовершенствованный мультиспиральный компьютерный томограф.
От полученных с зонда анализов ввел явный след недавнего хирургического вмешательства в мозг пациента. Шрам диаметром в пару сантиметров был не ожогом или механическим повреждением, а самым очевидным доказательством стороннего вмешательства в лобные доли мозга.
Наличие таких малоизвестных элементов как самарий и неодим в голове пациента обескуражило доктора. Каким образом они могли там очутиться – загадка. И Аллей уже перебирал в голове варианты, даже самые смелые и безумные: отходы деятельности нанороботов; испытание секретного оружия, которое стреляет протонным лучом с высоким содержанием выше указанных элементов, превращая человека в неуправляемого монстра; неудачный эксперимент спецслужб; секретный опыт правительства по применению психотропной нейрохирургии…
Луч мультиспирального компьютерного томографа сканировал дюм за дюймом головной мозг пациента, а Феликс все перебирал в уме различные версии. Вопросы требовали ответов, которые постепенно вырисовывались на экране монитора. Новый высокотехнологичный аппарат КТ воссоздавал реальную трехмерную реконструкцию работы мозга несчастного бродяги.
- Так, так… - приговаривал Аллей, принимаясь за изучение виртуальной модели мозга.
Доктор крутанул мышкой и расположил к себе лобные доли коры. Те выглядели вполне обыкновенно – испещренная извилинами мякоть. Феликс разочаровано хмыкнул и щелкнул функцию проведения виртуального поперечного разреза. Компьютер на пределе возможностей выполнял операцию, зависая от чудовищно огромных расчетов.
- Думай, железяка, думай! – раздраженно отреагировал док и нервно закинул ногу на ногу.
Наконец, объемная картинка начала постепенно выстраиваться. Первый слой не представлял ничего интересного – всё в пределах нормы. Но когда изображение поползло вниз, открывая зияющую пустоту, то Аллей чуть было не грохнулся со стула.
- Бинго! – завопил доктор, еле удержав равновесие.
На мониторе крупным планом висели лобные доли коры головного мозга в поперечном разрезе – слой серого вещества заканчивался коллапсирующей пустотелостью, заполненной какой-то жидкостью. Размер ее был не велик, порядка одного кубического сантиметра. Удивительно ровные края говорили об искусственном происхождении. Точно кто-то залез внутрь, сожрал порцию мозга равную величине вишни и после заполнил пространство жидкостью.
Как и думал Аллей, патология неизвестного происхождения оказалась на одной прямой линии по отношению к височному каналу, что скрывался за шрамом. Операция производилась с филигранной точностью. Тому свидетельствовала идеальная перпендикулярность линии проникновения к борозде, что разделяет полушария.
- Потрясающе, - заворожено прошептал Феликс, изучая в деталях феномен. – Нам такое и не снилось…
Судя по всему, пустотелость играла ключевую роль в болезни пациента. Лобные доли мозга задействуются человеком при контроле над собой, своим поведением, это как базис-стержень, на который нанизывается личность. Структурные изменения этой части мозга могут превращать человека в овощ. Еще не так давно, в середине XX века, практиковалась такая процедура как лоботомия – удаление лобных долей мозга, что приводило к полной деперсонализации больных. Они были еще не мертвы, но уже и не живы. Дышали, спали, справляли естественную нужду… и едва ли что-то большее они делали еще самостоятельно.
Частичная потеря контролирующего центра личности пациента объясняла ужасные метаморфозы, происходящие с ним. Это уже был не он. Что-то внутри, возможно та жидкость, которой наполнена пустотелость, проявляла себя в виде диких судорог, невероятной физической силы и телепатических способностях.
- Яна! - нажав кнопку громкой связи, громко позвал медсестру Феликс и, не дожидаясь ответа, дал поручение: – Пригласи ко мне дежурную, да побыстрей!
- Будет сделано, шеф, - проворковала девушка и добавила, спустя десять секунд. – Она уже идет.
Через минуту в палату зашла бледная как поганка дежурная медсестра.
- Вызывали? – голос ее звучал с прихлебыванием, словно собиралась вырвать, но сдерживалась и глотала рвоту обратно.
- Да, - не отрываясь от монитора, сказал доктор. – Вы заметили вовремя ночного приступа, как у пациента из ушей выделялась подозрительная коричневая жидкость?
Женщина покачнулась и, теряя самообладание, зажала горло рукой….
- Такое не забывается! – душа себя, ответила дежурная. – Я чувствую на себе этот противный запах даже после душа!
Феликс покачал с укоризной головой, наблюдая за харчеметанием сотрудницы.
- Надеюсь, вы взяли на пробу капельку этой жидкости? – спросил Аллей. – Я, кажется, нашел причину болезни нашего дедули…
В ответ послышалось квохтание. Тошнота становилась нестерпимой. Дежурная медсестра была на грани обморока. Может быть это и придало ей смелости.
- Знаете что, доктор Аллей, - пошатываясь от слабости, еле слышно сказала женщина. – Вы редкий циник – да еще и тиран. До чего вы довели Клару…
- Тпру! – Аллей резко оборвал накипевшую тираду дежурной. – Вы что хотите уволиться?
- И не перебивайте меня! – вдруг зашлась в истерике женщина. – Даже сейчас, видя как мне плохо после того безумия, что творилось ночью, вы имеете совесть требовать от меня сбора какой-то дряни. Мы клиника для людей, а не для монстров!
- Стоп, - развел руками доктор, чувствуя, что сейчас дежурная разрыдается. – Пусть как, вы изволили выразиться, я сволочь и циничная скотина, но я предан работе и требую того же от подчиненных. И если вам не здоровится, то идите домой и не морочьте мне голову… Вот только жалости и заботы не требуйте! Здесь не курорт и не дом престарелых. Кстати это не Наша! клиника, а моя! – не преминул уколоть верную помощницу Феликс.
Женщина униженно стояла посреди комнаты и хватала ртом воздух. Ей нечего было сказать в ответ. Она прекрасно знала Феликса – его пренебрежительное отношение к другим, циничность и в тот же момент искренность. Он никогда не лукавил с подчиненными, не притворялся и поэтому снискал такую славу.
- Значит, пробу не взяли, - сделал вывод доктор и мягко добавил: - Пожалуйста, возьмите пару дней отгула, отоспитесь, приведите нервы в порядок и выходите на работу опять…
Дежурная медсестра закрыла лицо руками и выбежала из палаты.
- Отлично, - сказал сам себе доктор и откинулся на спинку стула. – И как здесь можно работать…
Мысли путались, перескакивали от главного к малозначительному, распыляясь на бессвязные рефлексии. Уставшие глаза закрывались, ресницы точно клеем мазаны. В голове после истерики медсестры царила неразбериха. Организм требовал отдыха.
Перед тем как заснуть напротив мерцающего монитора Феликс подумал о коричневой жидкости, выделяющейся из ушей пациента. Даже предположить, что она каким-то образом перекачивалась из выявленной кисты, было фантастикой.
«Вся моя жизнь – долбанная фантастика», - проскочила последняя мысль и доктор погрузился в сон. Ему грезилось самое большое достояние поколений – старое фото с надорванным краем, и толстушка Марта хлопающая в ладоши рядом с любимой бабушкой.
jQuery.VK.addButton("vk_like_178692109",{"pageUrl":"felbert.livejournal.com/1988657.html","pageTitle":"ГЛАВА VI. НАСЛЕДСТВО ПРЕДКА (УЗНИКИ ВРЕМЕНИ)","verb":"1","pageDescription":"Тель-Авив спал и видел сны, когда в частной психоневрологической клинике доктора Аллея кипела напряженная работа. Ночка выдалась жаркой. Феликс пил крепкий кофе …","type":"mini","pageImage":"l-userpic.livejournal.com/116804951/22334356"});