(Yotube/fuchthemall/footballtime/sorryAlbert)
(Yotube/fuchthemall/footballtime/sorryAlbert)
- Позволите? – из приоткрытых дверей кабинета показалось заспанное лицо заведующей лабораторией.
- Проходите-проходите, - нервно сказал Аллей. – Я же вызвал вас посреди ночи не для того, чтобы не пускать в свой кабинет.
Кофе не только прекрасно бодрил, но и производил сильный возбуждающий эффект, приводящий к раздражительности и нетерпеливости по малейшим пустякам.
- Результаты анализа ДНК по поступившему сегодня, то есть вчера, пациенту готовы? – приступил сразу к делу доктор. – Мне необходимы данные прямо сейчас.
Женщина спала на ходу. Полночи она заканчивала в авральном режиме сравнение цепочек ДНК пациента и помешанного на работе шефа, который поставил задачу в кратчайшие сроки предоставить ответ на животрепещущий вопрос: является ли сумасшедший бродяга его родственником или нет? Лишь только она освободилась и решила, наконец, выспаться, как ее разбудили по телефону и вызвали на работу.
- Клара, ку-ку! – щелкнул пальцами перед закрывающимися глазами сотрудницы Феликс. – Спать будете днем, а сейчас мне необходимо знать…
Заведующая лабораторией сонно зевнула и усилием воли расплющила ресницы.
- И да, и нет, - пробурчала женщина. – По взятым образцам ДНК мы обнаружили определенное сходство генома в некоторых звеньев цепочки, но оно настолько незначительно, что можно предположить у вас наличие сотен таких «родственников».
- То есть он мне не прадедушка? – непонимающе мотнул головой Аллей и вопросительно посмотрел на сонную муху в белом халате.
Та тяжело вздохнула. Ей в который раз приходилось объяснять одно и тоже.
- Если сравнить гены двух разных людей, к примеру, чукчи с Севера и южноамериканского индейца из племени Тумба-юмба, то в среднем они совпадают на 99,9 процента, - повысила голос женщина, делая акцент на числе, - однако, вот та самая незначительная одна десятая доля процента делает их, как и любых других людей, совершенно разными и по-своему уникальными…
- Много текста, - поторопил заведующую Феликс и раздраженно отхлебнул еще кофе.
- Короче, разница в 0.1% процента между генами людей объясняется полиморфизмом нуклеотидов! – оживилась женщина. – Неужели это так трудно понять?!
Феликс почувствовал, что над ним издеваются. Сначала Яна отпустила злосчастного пациента, затем дежурная медсестра и этот зловонный дым, а теперь заведующая лабораторией пытается выставить начальника дураком. Это пахло заговором. Или, по меньшей мере, «бунтом на корабле».
- Знаете, мне порой кажется, что я здесь лечу совсем не тех людей, - задумчиво сказал доктор, рассматривая мерно покачивающий маятник настенных часов. – Ответьте мне конкретно, без посвящения в курс генетики, пациент является моим прадедом, мать его за ногу, или нет?!
- Стопроцентный утвердительный ответ я не могу дать, - улыбнулась Клара, - фактически, он точно какой-то ваш родственник, но является ли он вашим прадедом, достоверно я утверждать не могу. Для окончательно точного результата необходимо сравнить его геном не с вашим, а с его детьми или хотя бы внуками.
- Ну вот …! – возмущенно вскочил доктор. – Что это за такая не точная наука ваша генетика…?
Женщина с невозмутимым спокойствием продолжала гнуть свою линию:
- Идеальным вариантом будет сравнение ДНК с его детьми или родителями…
- Да его родители умерли в XIX веке! Предлагаете эксгумацию провести?
И тут Аллея озарило. Блеснула мысль, которая была очевидной с самого начала, лежала на поверхности, но как все простое и гениальное ускользала в потоке рутинных дел.
- Тогда может дети?
- Вы свободны, - улыбнулся Кларе в ответ доктор и показал пальцем на дверь.
- Но… - хотела было запротестовать женщина.
- Идите спать и не мешайте мне работать! - закончил разговор Феликс и достал из под груды бумаг, бланков и заявлений большую телефонную книгу в кожаном переплете.
Клара гордо удалилась. Жизнь – несправедливая штука, и возможно женщина действительно заслуживала доброго слова.
- Шалом, Марта! – поприветствовал доктор по телефону свою двоюродную сестру. – Не разбудил?
Часы пробили три часа ночи.
Ответом было сдавленное – Кто это?
- Да что ты, Феликса не узнала? – весело отреагировал Аллей на посыл в известном направлении. – Сто лет не виделись, а тут такой повод шикарный есть!
Доктор обладал удивительным свойством – говорить в нужный момент нужному человеку то, что он хочет услышать, тем самым, располагая его к себе. Изящно и просто. Карнеги лопнул бы от зависти! Спустя пять минут телефонной болтовни ни о чем Феликс добился желаемого эффекта – завтра толстушка Марта приедет из Ашдода в гости. А главное, она привезет соскоб эпителия их общей с Мартой бабушки. Именно сестричка могла легко выполнить эту странную просьбу, т.к. она была стоматологом и часто заглядывала своей любимой бабушке в рот.
Аллей не хотел тревожить странной информацией о найденном прадеде свою семью. Вот Марта вполне была своим человеком, и на нее можно было положиться. Решение было очевидным – взять ДНК дочери настоящего Льва Кушнира и сравнить с генами пациента. Если совпадают, значит это он; ежели нет – самозванец.
- Голубушка моя, - нажав кнопку громкой связи, обратился Феликс к сидевшей на телефоне Яне, - как дедуля?
- Пациент цветет и пахнет, - отрапортовала сотрудница. – Вам понадобятся ассистенты?
- Нет, - ответил Аллей, барабаня пальцами по телефонной книге. – Передай дежурной медсестре, пусть приготовит всё к обследованию и вколет на всякий случай еще одну дозу транквилизатора в пропорции один к одному с карбамазепином.
- Будет сделано, - доброжелательно проворковала девушка.
Настроение Яны после пережитого шока налаживалось. Рвотный рефлекс таки обладал чудесным исцеляющим свойством – избавляться от страха и неприязни, накопившейся внутри. Облегчение наступает мгновенно. Это похоже на эйфорию после затяжной депрессии. Разрядка состоялась и очистившийся организм наслаждается контрастом.
Феликс тоже чувствовал себя на удивление хорошо. Он давно хотел проучить медлительную и неповоротливую в делах Клару. Как раз и повод подходящий нашелся. Прописная банальность: не бывает худо без добра. В очередной раз Аллей убеждался, что самый ценный опыт приобретается в трудностях.
Несколько последних глотков ароматного кофе на дорожку отдавали привкусом табака. Доктор неприязненно скорчился и вспомнил пыльный дым сигарет молодости. Кофеин своим действием отдаленно чем-то напоминал тот легкий кайф, когда будоражишь нервную систему целый день напролет. В студенчестве старшие товарищи смешили его историей о первокурснике Лёне, который настолько любил сигареты и кофе, что засиживался регулярно на кухне до четырех часов утра в обнимку с кофеваркой и парой пачек польских Marlboro. Это продолжалось до тех пор, пока бедный Лёня, сын богатого партийного работника, совсем перестал спать. Он сидел дни и ночи напролет со своими лучшими друзьями – кофеином и никотином – не замечая жизни вокруг: пил кофе, курил польский Marlboro и читал собрание сочинений Фрейда.
Бедняга продержался шесть суток. На седьмые в нем проснулась дремавшая шизофрения, и энергия инстинкта танатос повергла жалкое ленино «я» в преисподнюю, где плескались кофейные реки вместо раскаленной лавы и черти курили Marlboro и что-то там еще.
Закончилось все очень плохо. Лёню забрали в сумасшедший дом, в котором он провел всю оставшуюся жизнь. Папа подарил ему в отдельную палату кофеварку и регулярно снабжал старыми добрыми польскими Marlboro. И тогда Лёне уже никто не мешал – он продолжал пить кофе, курить сигареты и засыпать от уколов. А Фрейда он больше никогда не читал.
Кто знает, быть может отчасти благодаря именно этой байке, передававшейся по традиции от доцентов к желторотым первокурсникам, Феликс всегда относился к постулатам основателя классического психоанализа с долей здорового юмора.
Отдельное место занимали в жизни доктора и сигареты. Никотиновые палочки были неразрывно связаны с годами бурной молодости, когда здоровье, как физическое, так и ментальное, разменивается на мелкие монеты и кажется, что так может продолжаться вечно. Романтическим атрибутом того времени являлась сигарета. Лучше всего с фильтром, да импортная. Затянешься, пустишь дым кольцами в потолок и обнимешь лежащую рядом девицу, которая еще минуту назад стонала как драная кошка. Легкие жадно впитают дым, капилляры разнесут по крови никотин и кайфовая пустота безмятежности поселится в голове. Хоть на пять минут, пока тлеет уголек сигареты и сладко ноют мышцы.
«Мда, жизнь тогда казалась одним сплошным удовольствием», - направляясь к пациенту, размышлял о делах минувших лет доктор Аллей. – «Пусть в карманах гулял ветер, но будущее все равно представлялось огромным шоколадным тортом, который есть не переесть».
Сейчас же вроде бы всё есть, о чем он мечтал – почти всего добился и к удивлению заметил – вкус основательно подпорчен. Что-то неприметно ускользало от Феликса, вроде бы малозначительное и совсем необязательное, однако без чего жизнь превратилась в один большой аттракцион, не приносящий острых ощущений. Всё также крутилась карусель: любимая работа, интересные знакомства, захватывающие тайны и новые загадки… однако прежнего восторга доктор не испытывал.
Даже сейчас, погруженный с головой в исследование необъяснимого феномена, ему отчетливо виделся конец этого энтузиазма. Предсказуемость событий угнетала и заставляла порой выделывать совсем неожиданные поступки. Лишь бы ощутить снова пульс жизни, вырваться из черного квадрата детерминизма, когда всё предопределено и нет смысла творить во имя очередной шестеренки, выпускаемой согласно заложенной программе. А особенно угнетала мысль, что твои действия направленные против программы всегда ею предусмотрены.
Аллей давно вырос из коротких штанишек воинствующего материализма. До того убогим и ограниченным казалось ему сегодня это мировосприятие! Чистой воды примитивизм. Однако он отдал бы все свое состояние, чтобы обрести его обратно. Незнание – великая сила. Ты живешь и не знаешь, что кроме материи есть смысл, суть – невидимое, неосязаемое, неслышимое, необнаруженное. То, что породило все остальное: химические элементы, законы физики, создало галактики и созвездия; вдохнуло жизнь и выдохнуло смерть. Та сущность, что написала самую совершенную программу, где материя, будь то живая или мертвая, всего лишь игрушка, которой манипулируют. И ты живешь счастливым от незнания. Сильным от счастья, доверяя тому, что видишь, слышишь, щупаешь, нюхаешь и пробуешь на вкус. Веря и надеясь. Остальное пусть катится к чертям! Зачем забивать голову тем, что невозможно доказать? Нельзя увидеть в микроскоп или космический телескоп, нельзя привязать к времени и пространству – этого просто нет, не существует! Но трепетно слетает с губ это слово: «ВЕРА!», и Вселенная превращается из сгустка энергии и материи в колыбель жизни – колыбель великого замысла.
Сквозь прозу повседневности, сухие нерифмованные строчки, Феликс пробирался с твердым убеждением, что слово «человек» – звучит не гордо. Извращенность животной натуры, называемой цивилизованностью, породило лживое и распутное создание. Слабости возведены в ранг добродетелей. Иллюзорность самих же добродетелей накрыло пеленой всю жизнь – от яркого режущего света при рождении до сморкающегося темнотой сознания в предсмертной агонии. Лишь немногие могли отбросить шелуху и взглянуть смело без призмы лицемерных ценностей на окружающий их мир.
Отчасти именно таких храбрецов доктор и лечил. Они, наверное, единственные, кто удостаивался его пристального внимания и понимания, рискнувшие переступить черту; выйти за грани добра и зла. Остальные же мелькали в масках, мнили о себе чёрти что, вызывая порой у Феликса чувство глубокой мизантропии.
«Капитан, капитан, улыбнитесь! Ведь улыбка – это флаг корабля…», - напевал себе под нос Аллей, когда зашел в палату к мерно похрапывающему бродяге.
Комната блестела чистотой и благоухала концентрированным аэрозолем. Запах отдавал свежестью моря, и ничего более не напоминало о зловонном аде, творящемся здесь несколько часов назад.
Оборудование для обследования компактно размещалось на специально оборудованной тележке, что стояла возле кровати. Несколько пистолетных ручек с изогнутыми раздувшимися дулами являли собой последнюю разработку в направленном сканировании отдельного участка тела. По частям Феликс надеялся с тщательной скрупулезностью исследовать и проанализировать физические отклонения пациента от нормы, но особый интерес, конечно, представляло изучение головного мозга и загадочного шрама на виске.
Для пущей надежности Аллей решил дополнительно зафиксировать тело пациента. К тугим ремням на ногах и руках добавились железные скобы, а голову сцепила желеподобная масса, которая действовала подобно цементу, но при этом оставалась абсолютно прозрачной, мягкой и рыхлой подобно гелю для волос. Это позволяло проводить биопсию мозга и исследование тканей без боязни, что вдруг пациент неожиданно придет в себя и начнет дергаться, раздирая тем самым черепную коробку.
- Приступим-с! – произнес с нетерпением Феликс и, включив дополнительный яркий свет, взялся за инструмент напоминавший крохотные щипцы. В отличие от обычных они отличались круглыми миниатюрными лезвиями на конце, которые вращались на подшипниках во всевозможные стороны на 360 градусов.
Резиновая перчатка с щипцами погрузилась в желеобразный раствор, что фиксировал голову пациента, и на экране монитора отобразилось многократно увеличенное изображение того как остро заточенный металл с алмазным напылением приблизился вплотную к рубцеватой поверхности шрама, размещенного на виске. Под электронным микроскопом пупырышки казались светло-коричневыми горами, к которым приближался огромный ковш экскаватора.
Доктор сделал плавное движение вперед и лезвия впились буровой установкой в поврежденную кожу, захватывая образцы ткани для анализа. Пульс пациента участился, давление же парадоксальным образом напротив ползло вниз. Феликс поспешно выдернул руку с щипцами из раствора и с удивлением обнаружил, что на кончике инструмента висит тоненькая светло-коричневая шкурка, которая слезла со шрама будто пенка от кипяченого молока.
Сердцебиение пациента учащалось. Можно подумать, что затронув шрам на виске, с него сорвали предохранительную пломбу и он теперь готов был взорваться. Вибрация пошла от кончиков пальцев на ногах до носа.
- Спокойно, деда, - сказал Аллей и погладил успокаивающе потенциального родственника. – Никто тебя здесь не обидит…
На удивление эмоционально направленная связь подействовала. Мелкие судороги прошли и пульс с давлением снова нормализировались.
Феликс вздохнул с облегчением и взял в руки тонкий вытянутый зонд. Особенность этого инструмента заключалась в том, что он позволял регистрировать множественные параметры с молниеносной скоростью – хватало одного соприкосновения с объектом исследования. На кончике размещался сенсор со сложным микрочипом, передающим информацию на компьютер: температуру объекта, его агрегатное состояние, наличие органических и неорганических соединений в составе, плотность и т.п.
Сенсор-щупальце на мгновение присосалось к открывшейся розоватой ране на виске и сразу же отсоединилось, произведя забор данных.
Короткой вспышкой снова участился пульс пациента, и еле заметная судорога пронзила лицо.
- Все хорошо, - одобрительно похлопал доктор бродягу по коленке. – И совсем не больно.
Уголки губ пациента поползли вверх. Он улыбался. Чему-то своему улыбнулся и Феликс. Все это было настолько трогательно, что доктор ощутил небывалое тепло внутри, как будто на мысленном уровне соприкоснулся с родственной душой.
Монитор неспешно выводил данные анализа тканей височной доли:
- температура – 37,2 градуса;
- лимфа структурированного типа;
…выбивали светящиеся пиксели агрегатное состояние и состав…
- наполовину органическое содержание;
- обнаружены доли химических элементов:
- самарий;
- неодим;
- гадолиний…
Глаза Феликса полезли на лоб.
- Вот так сюрприз! – воскликнул доктор и схватился за пистолетную ручку компактного сканера, представляющего собой усовершенствованный мультиспиральный компьютерный томограф.
От полученных с зонда анализов ввел явный след недавнего хирургического вмешательства в мозг пациента. Шрам диаметром в пару сантиметров был не ожогом или механическим повреждением, а самым очевидным доказательством стороннего вмешательства в лобные доли мозга.
Наличие таких малоизвестных элементов как самарий и неодим в голове пациента обескуражило доктора. Каким образом они могли там очутиться – загадка. И Аллей уже перебирал в голове варианты, даже самые смелые и безумные: отходы деятельности нанороботов; испытание секретного оружия, которое стреляет протонным лучом с высоким содержанием выше указанных элементов, превращая человека в неуправляемого монстра; неудачный эксперимент спецслужб; секретный опыт правительства по применению психотропной нейрохирургии…
Луч мультиспирального компьютерного томографа сканировал дюм за дюймом головной мозг пациента, а Феликс все перебирал в уме различные версии. Вопросы требовали ответов, которые постепенно вырисовывались на экране монитора. Новый высокотехнологичный аппарат КТ воссоздавал реальную трехмерную реконструкцию работы мозга несчастного бродяги.
- Так, так… - приговаривал Аллей, принимаясь за изучение виртуальной модели мозга.
Доктор крутанул мышкой и расположил к себе лобные доли коры. Те выглядели вполне обыкновенно – испещренная извилинами мякоть. Феликс разочаровано хмыкнул и щелкнул функцию проведения виртуального поперечного разреза. Компьютер на пределе возможностей выполнял операцию, зависая от чудовищно огромных расчетов.
- Думай, железяка, думай! – раздраженно отреагировал док и нервно закинул ногу на ногу.
Наконец, объемная картинка начала постепенно выстраиваться. Первый слой не представлял ничего интересного – всё в пределах нормы. Но когда изображение поползло вниз, открывая зияющую пустоту, то Аллей чуть было не грохнулся со стула.
- Бинго! – завопил доктор, еле удержав равновесие.
На мониторе крупным планом висели лобные доли коры головного мозга в поперечном разрезе – слой серого вещества заканчивался коллапсирующей пустотелостью, заполненной какой-то жидкостью. Размер ее был не велик, порядка одного кубического сантиметра. Удивительно ровные края говорили об искусственном происхождении. Точно кто-то залез внутрь, сожрал порцию мозга равную величине вишни и после заполнил пространство жидкостью.
Как и думал Аллей, патология неизвестного происхождения оказалась на одной прямой линии по отношению к височному каналу, что скрывался за шрамом. Операция производилась с филигранной точностью. Тому свидетельствовала идеальная перпендикулярность линии проникновения к борозде, что разделяет полушария.
- Потрясающе, - заворожено прошептал Феликс, изучая в деталях феномен. – Нам такое и не снилось…
Судя по всему, пустотелость играла ключевую роль в болезни пациента. Лобные доли мозга задействуются человеком при контроле над собой, своим поведением, это как базис-стержень, на который нанизывается личность. Структурные изменения этой части мозга могут превращать человека в овощ. Еще не так давно, в середине XX века, практиковалась такая процедура как лоботомия – удаление лобных долей мозга, что приводило к полной деперсонализации больных. Они были еще не мертвы, но уже и не живы. Дышали, спали, справляли естественную нужду… и едва ли что-то большее они делали еще самостоятельно.
Частичная потеря контролирующего центра личности пациента объясняла ужасные метаморфозы, происходящие с ним. Это уже был не он. Что-то внутри, возможно та жидкость, которой наполнена пустотелость, проявляла себя в виде диких судорог, невероятной физической силы и телепатических способностях.
- Яна! - нажав кнопку громкой связи, громко позвал медсестру Феликс и, не дожидаясь ответа, дал поручение: – Пригласи ко мне дежурную, да побыстрей!
- Будет сделано, шеф, - проворковала девушка и добавила, спустя десять секунд. – Она уже идет.
Через минуту в палату зашла бледная как поганка дежурная медсестра.
- Вызывали? – голос ее звучал с прихлебыванием, словно собиралась вырвать, но сдерживалась и глотала рвоту обратно.
- Да, - не отрываясь от монитора, сказал доктор. – Вы заметили вовремя ночного приступа, как у пациента из ушей выделялась подозрительная коричневая жидкость?
Женщина покачнулась и, теряя самообладание, зажала горло рукой….
- Такое не забывается! – душа себя, ответила дежурная. – Я чувствую на себе этот противный запах даже после душа!
Феликс покачал с укоризной головой, наблюдая за харчеметанием сотрудницы.
- Надеюсь, вы взяли на пробу капельку этой жидкости? – спросил Аллей. – Я, кажется, нашел причину болезни нашего дедули…
В ответ послышалось квохтание. Тошнота становилась нестерпимой. Дежурная медсестра была на грани обморока. Может быть это и придало ей смелости.
- Знаете что, доктор Аллей, - пошатываясь от слабости, еле слышно сказала женщина. – Вы редкий циник – да еще и тиран. До чего вы довели Клару…
- Тпру! – Аллей резко оборвал накипевшую тираду дежурной. – Вы что хотите уволиться?
- И не перебивайте меня! – вдруг зашлась в истерике женщина. – Даже сейчас, видя как мне плохо после того безумия, что творилось ночью, вы имеете совесть требовать от меня сбора какой-то дряни. Мы клиника для людей, а не для монстров!
- Стоп, - развел руками доктор, чувствуя, что сейчас дежурная разрыдается. – Пусть как, вы изволили выразиться, я сволочь и циничная скотина, но я предан работе и требую того же от подчиненных. И если вам не здоровится, то идите домой и не морочьте мне голову… Вот только жалости и заботы не требуйте! Здесь не курорт и не дом престарелых. Кстати это не Наша! клиника, а моя! – не преминул уколоть верную помощницу Феликс.
Женщина униженно стояла посреди комнаты и хватала ртом воздух. Ей нечего было сказать в ответ. Она прекрасно знала Феликса – его пренебрежительное отношение к другим, циничность и в тот же момент искренность. Он никогда не лукавил с подчиненными, не притворялся и поэтому снискал такую славу.
- Значит, пробу не взяли, - сделал вывод доктор и мягко добавил: - Пожалуйста, возьмите пару дней отгула, отоспитесь, приведите нервы в порядок и выходите на работу опять…
Дежурная медсестра закрыла лицо руками и выбежала из палаты.
- Отлично, - сказал сам себе доктор и откинулся на спинку стула. – И как здесь можно работать…
Мысли путались, перескакивали от главного к малозначительному, распыляясь на бессвязные рефлексии. Уставшие глаза закрывались, ресницы точно клеем мазаны. В голове после истерики медсестры царила неразбериха. Организм требовал отдыха.
Перед тем как заснуть напротив мерцающего монитора Феликс подумал о коричневой жидкости, выделяющейся из ушей пациента. Даже предположить, что она каким-то образом перекачивалась из выявленной кисты, было фантастикой.
«Вся моя жизнь – долбанная фантастика», - проскочила последняя мысль и доктор погрузился в сон. Ему грезилось самое большое достояние поколений – старое фото с надорванным краем, и толстушка Марта хлопающая в ладоши рядом с любимой бабушкой.
Матушка природа создала массу занимательных существ, которые с точки зрения человеческого биологического строения весьма и весьма странные. Для нас они как инопланетяне из другой галактики. Вот 7 самых фриковых из них, им в рот лучше не заглядывать!
1. Зубы «пришельцев» миксиновых
О прожорливости этих тварей ходят легенды. Животные часто поедают попавшуюся в сети рыбу, поэтому тем самым приносят немало вреда рыболовному промыслу. Похожая на громадного червяка, миксина обладает впечатляющей челюстью с интересным расположением острых зубов, выстроенных в несколько рядов.
По иронии судьбы, несмотря на наличие столь угрожающей челюсти, миксине вовсе не обязательно ею пользоваться, чтобы оставаться сытой. Она умеет питаться кожей: плавает в гнилой воде рядом с разлагающимися трупами живых существ, впитывая кожей их чудесные трупные соки через поры на коже.
2. Зубы-ножи морских кожистых черепах
Кожистые черепахи являются самыми крупными черепахами на планете. В отличие от многих других безобидных видов черепах, пощипывающих травку, эти монстры обладают весьма ужасающей челюстью, которая необходима им для питания моллюсками, ракообразными и молодыми рыбами.
Во рту у этих черепах имеется целая куча зубов, похожих на сталактиты в пещере, которые растут из совершенно разных сторон челюстей и даже в горле.
3. Вампирьи клыки рыб-вампиров
Познакомьтесь: это скумбриевидный гидролик, которого называют «рыба-вампир».
Чтобы выжить в такой реке, как Амазонка, необходимо запастись действенным оружием, в частности острыми клыками, которые имеются у гидролика. Во рту этой рыбы — разные по размерам, но очень острые зубы, некоторые из которых достигают в длину до 15 сантиметров.
Интересно, что скумбриевидные гидролики в близком родстве с пираньями, но это не мешает хищникам чаще всего охотиться именно на них. Несмотря на то, что случаев нападения гидроликов на людей не наблюдалось, всё же советуют держаться подальше от вод, в которых они обитают.
4. Зубы-пилы прожорливой светящейся акулы
Светящиеся акулы появляются только после захода Солнца и плавают в кромешной тьме в поисках добычи. Эти рыбы в длину всего 5 сантиметров, однако имеют самые большие зубы относительно размеров тела.
Из-за того, что светящиеся акулы не могут похвастаться крупными размерами тела, они научились нападать на крупных рыб и животных, откусывая от них куски мяса и тут же исчезая. Жертвы акул — киты, крупные рыбы, дельфины — не умирают, а всего лишь остаются с ранами, которые постепенно заживают, оставляя шрамы. Были зафиксированы случаи нападения и на человека.
5. Удивительные зубы пингвинов
Если заглянуть в рот пингвину, там можно заметить, кое-что весьма опасное и угрожающее — острые зубы.
Зубы имеются со всех сторон внутри пингвиньего рта, включая нижнюю и верхнюю челюсть клюва и даже язык. Так как пингвины предпочитают заглатывать жертву целиком, они должны каким-то образом схватить и удержать ее, в этом-то и помогают вездесущие зубы. Колючий рот и язык работают, как ленточный транспортёр, который двигает пищу в одном направлении.
6. Язык-дротик у дятла
О способностях дятла с огромной скоростью долбить стволы деревьев известно всем, а вот об удивительных свойствах его языка знают немногие. Этот язык практически в три раза длиннее самого клюва, а также имеет на конце удивительный крючок, позволяющий птицам доставать себе лакомства.
Можно только догадываться, как такой длинный язык может уместиться во рту у птицы. Оказывается, когда язык не нужен, дятел оборачивает его с обратной стороны черепа, он проходит возле глаз, а его конец достает до самых ноздрей.
7. Человеческие зубы рыбы паку
Внешне эта рыбёшка мало чем отличается от остальных стандартных рыб с чешуей и плавниками, однако если вы заглянете в рот этой рыбе, то очень удивитесь: у рыбы паку человеческие зубы!
Зачем природе понадобилось копировать саму себя? Возможно, это связано с тем, что такие зубы, как у человека, прекрасно справляются с пережевыванием практически любой пищи, включая семена и орехи, что рыбам вообще не свойственно.

Спит как удав...
Фотограф из Германии Мено Аден снял интересную серию фотографий главной фишкой которой является вид сверху на комнаты. Свои работы он называет "комнатный портретизм". Чтобы добиться такого эффекта, немцу приходилось брать стремянку и закреплять камеру на потолке комнаты. Получилось, на мой взгляд, здорово!









Профессиональный футбол - это огромный бизнес. Там крутятся огромные деньги и, следовательно красивые девушки. Какая из них самая лучшая голосуем в комментариях! На мой скромный взгляд, так это Алёночка Середова, подружка итальянского голкипера Джанлуиджи Буффона.
Алекса Курен – Стивен Джеррард (Англия)
Анин Бинг – Андерс Свенссон (Швеция)
Клодин Кин – Робби Кин (Ирландия)
Даниэлла Семаан – Сеск Фабрегас (Испания)
Федерика Нарги – Алессандро Матри (Италия)
Ирина Шейк – Криштиану Роналду (Португалия)
Кация Зингаревич – Антон Зингаревич (Россия)
Лара Альварес – Серхио Рамос (Испания)
Лена Герке – Сами Хедира (Германия)
Мелани Слэйд – Тео Уолкотт (Англия)
Мелисса Сатта – Кристиан Вьери (Италия)
Натали Сулиман – Киран Ричардсон (Англия)
Нивес Цельзиюс Дрпич – Дино Дрпич (Хорватия)
Оксана Вильхельмссона – Кристиан Вильхельмссон (Швеция)
Радка Коцурова – Томаш Росицки (Чешская Республика)
Рафаэлла Фико – Марио Балотелли (Италия)
Renata Langmannova – Мартин Фенин (Чешская Республика)
Сара Карбонеро – Икер Касильяс (Испания)
Сара Бранднер – Бастиан Швайнштайгер (Германия)
Шакира – Херард Пике (Испания)
Sidoni Biemont – Адиль Рами (Франция)
Сильви Ван дер Ваарт – Рафаэль ван дер Ваарт (Нидерланды)
Татьяна Головин – Самир Насри (Франция)
Тони Пул – Джон Терри (Англия)
Иоланда Руиз – Пепе Рейна (Испания)
Иоланта Кабау ван Касберген – Уэсли Снейдер (Нидерланды)
Юлия Воронина – Андрей Воронин (Украина)
В голове – пустота. Может это и есть блаженный покой? С отключенным сознанием с отмершими нервами замерзать в темноте, вмерзая в в этот монолит холода. Вдруг это единственное предназначение жизни, которое все пытаются постичь? - Прекратить, наконец, бессмысленный хоровод видений, эмоций, образов и форм, растворившись в бесчувственном забытье. Холод и темнота – извечные противники жизни. А тут они объединились, взяли в кольцо. Стали непререкаемым постоянством. Как будто веками они пускали ледяную крошку в глаза; забивали легкие и замораживали сердце.
Вот, ты выдыхаешь, и выдох твердеет на губах. Склеивает рот. И ты замолкаешь. А каждый вдох – это как рождение обратно. Острый как бритва воздух, для большей боли унизанный иглами снеговых крупьев -рвет словно когтями. Суровые спутники самой чистой и самой ужасной - морозной смерти.
- А-А-А-А!!! – восторжествовала жизнь в диком крике боли, и пухлые пальцы доктора Гаспачо со сбитыми черными ногтями сцепились мертвой хваткой на саквояже.
- Отдай, отдай, – плевалась словами женщина, обезумевшая от пульсирующей боли в разжеванной руке, – ты должен дать мне таблетку!
Вспыхнула спичка, рассеяв проклятую тьму, и черные копошащиеся тени-силуэты прекратили возню; затаили дыхание от страха.
- Хватит с меня этого дерьма, - прозвучал над огоньком скрежещущий голос Ганса. – Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
В ответ раздался нервный смешок Августа Хирта. Пламя догорающей спички приблизилось к нему и осветило желтые зубы.
- Фью! – дунул связанный старик на огонь, сея в комнате вновь непроглядную темноту. – Вы здесь все подохнете.
За дверью раздался звериный рык и дрожь превратилась в кошмарный тремор. Руки ходили ходуном, зубы выбивали громкую дробь.
- Чокнутый старик! – вскипел ученый. – Это твои друзья там резвятся?
- Никого там нет, - сказал приглушенно доктор Гаспачо. – Мы здесь все исполняем роль лабораторных крыс.
- То есть? – изумился Ганс.
- Экспериментальные таблетки.
Ганс бросился на тучный силуэт врача с кулаками.
- Сукин сын! – тряс его за воротник научный сотрудник. – Ты хочешь сказать, что те чудесные пилюли, повышающие работоспособность и настроение, обладают маленьким побочным эффектом? Ублюдок, да ты десять человек превратил в животных!
- Я сам ничего не знал! – вяло пытался защищаться доктор. – Выдача препаратов проводилась через одну немецкую фармацевтическую компанию, выходящую на аргентинский рынок лекарств… они договорились с министерством и те официально дали разрешение на проведение эксперимента.
- Почему именно здесь? Почему бы ни наблюдать за испытаниями препарата в больнице, где всегда можно держать ситуацию под контролем?! – озлобленно закричал на доктора Ганс.
- Самые подходящие условия для испытания, - оправдывался Гаспачо. – Стрессовая обстановка на пределе возможностей, реальная атмосфера и, конечно, изолированность от общества. Если чего пойдет не так, будет гораздо легче скрыть…
- Я не понимаю, - раздался тихий голосок женщины, мучающейся от боли. – Малыш Рихард и остальные сошли с ума?
- Возможно, активизировался механизм запуска примитивно-инстинктивного низшего «Я», которое заместило собой контролирующий центр личности… - хитро-мудро объяснил доктор.
- Но я тоже довольно часто принимала таблетки… - дрогнула женщина.
- А старик Пабло, напротив, их никогда не пробовал, - выстраивал логическую цепочку Ганс. – Значит, дело не в таблетках.
Ученый отпустил трясущегося доктора и сел в замешательстве на кушетку, застеленную клеенкой. Ситуация виделась безвыходной. Отсутствие электричества, связи и оружия, не считая четырех пуль в барабане револьвера, приравнивали шансы на выживание к нулю. Темнота и холод становились с каждой секундой всё зловещей, и обреченность сквозила в молчании. Лишь грозный рык, слышимый за дверью, нарушал тишину отчаявшихся людей.
- Вы ошибаетесь, - решился на защиту своей теории доктор Гаспачо. – Экспериментальные препараты – это единственное рациональное объяснение происходящему. Мы можем все вместе под их действием испытывать коллективный психоз со слуховыми и зрительными галлюцинациями. Нам может только казаться, будто сюда рвутся обезумевшие люди-звери, чтобы нас съесть. А в действительности, другие сотрудники станции сейчас недоумевают, почему мы закрылись в комнате.
- Как же моя рука, - застонала диспетчер. – Вы сами обрабатывали раны, доктор, и видели…
- Хватит этого бреда! – воскликнул Ганс и решительно встал. – Если считать, что мы сошли с ума и все это нам только грезится, значит нужно найти способ, как вернуться обратно из плена иллюзии.
- Или научиться выживать в этой иллюзии, - предложил альтернативный вариант доктор.
- Правильно, – согласился ученый и чиркнул последней спичкой. – Быстро давайте бумагу, пока не погасла!
Язычок пламени угрожающе дернулся и прижался предательски к плохо обработанной воском спичке, готовый в любой момент погаснуть. Ганс замер, боясь дыханием затушить спасительный огонек. Но вот пламя встрепенулось и осмелело, пожирая дерево.
Доктор Гаспачо судорожно открыл саквояж и высыпал кучу картонных упаковок с лекарствами на пол. С превеликим удовольствием Ганс ее подпалил. Огонь медленно пожирал пачку за пачкой.
- Сожги их! Уничтожь гадость! – ненавидяще голосил врач и подкидывал в разгоравшийся костерок все новые пузырьки и капсулки.
Он разламывал ампулы и выливал с жаром психотропные препараты, которые горели разноцветным пламенем, похожим на распускающиеся цветы дивной красоты. Магия испаряющейся химии ускользала, даря людей тепло и свет.
Ганс довольно щурился, глядя на костер, и усмешка плясала на его губах:
- Эта иллюзия, куда приятнее, - разламывая табуретку, весело сказал он. – Правда, док?
Гаспачо кивнул и с чувством внутренней победы над собой бросил саквояж в пламя. Борьба за жизнь продолжалась. Сдаваться в плен иллюзии никто не собирался.
Воодушевленные и согретые живительным теплом сотрудники станции «Сан-Мартин» принялись обсуждать дальнейший план действий. Только Август Хирт испепеляюще стрелял глазами в бессильной злобе, так как сказать ему было нечего.
- В соседнем ангаре, что за ветряком, есть пара снегоходов, - говорил Ганс. – Нужно попробовать прорваться наружу и уехать отсюда к чертовой матери!
- Куда уехать? – переспросил с улыбкой доктор Гаспачо.
Срываться ночью в антарктическую пустыню было самоубийством.
- В ста пятидесяти километрах отсюда размещена законсервированная советская база, оттуда мы сможем вызвать помощь…
- Хорошая идея, - согласился врач. – Осталось дело за малым - выйти отсюда и не быть съеденным заживо.
Блики костра плясали тенями на стенах. Водили хороводом диковинные. Август Хирт сжался пружиной, предчувствуя нехорошее. Зов предков затухал в голове.
- Нет, нет! – закричал он. – Не бросайте меня тут!
Ганс сплюнул и с ненавистью вмазал старику промеж глаз. С грохотом тот завалился вместе со стулом на пол.
- Этого ублюдка зовут Август Хирт, никакой он не метеоролог, а сбежавший от правосудия нацистский преступник.
- Старик Пабло? – удивилась женщина. – Мы давно работаем вместе, это какая-то ошибка…
Не успела диспетчер закончить фразу, как старик Пабло развеял все сомнения относительно того, кто он есть на самом деле.
- Безродные собаки! - злобно прошипел на немецком Хирт. – Вы здесь в гостях и живы только потому, что служите хозяевам Антарктики. Ваш каждый шаг контролируется, количество сделанных вдохов и выдохов замеряется, мысли считываются… - омерзительно скривил губы в подобие улыбки нацист, - Думаете невесть откуда набежавшая тучка с молниями – это природное явление? Идиоты, вы не задумывались над тем, как в сорокаградусный мороз могут образовываться грозовые облака и бить десять молний подряд примерно в одно и тоже место!?!
Огромной силы удар в двери прервал длинную тираду Августа Хирта. Дверь треснула поперек на две части: нижняя часть с замком осталась закрытой, а верхняя вывалилась вместе со штукатуркой. С глухим рычание волка в образовавшийся проем лез малыш Рихард. Глаза его светились красными угольками, а из нижней губы, разорванной гипертрофированными острыми зубами, струилась кровь.
- Шоу начинается! – с готовностью выкрикнул Ганс и всадил первую из четырех оставшихся пуль в лоб малышу Рихарду.
Одержимый бедняга кротко завыл и повалился обратно в темноту коридора. Других желающих лезть на рожон больше не нашлось.
- Бедный малыш Рихард, - заплакала диспетчер.
- Это уже не он, - успокоил ее доктор и обратился к Гансу: - Меня посетила чудесная идея, а что если нам отвлечь одержимых при помощи старика Пабло? Выкинем его на коридор и, пока они будут им заниматься, проскочим через задний ход прямо к ангару…
- Ворон ворону глаза не выклюет, - возразил Ганс, сооружая из швабры некое подобие факела. – Я предлагаю взять выродка в заложники и прикрыться им как живым щитом.
От сказанных слов на лице Августа Хирта помимо ненависти и отвращения проскочила еще одна эмоция – неподдельный страх.
- Погодите, не стоит форсировать события, - заерзал он на стуле. – Я знаю, кто им нужен!
Ганс отломал от стола ножку и кинул доктору Гаспачо.
- Неплохая дубинка, – давал наставления ученый. – Если врезать хорошенько, можно раскроить череп.
Они словно не замечали пытающегося что-то рассказать Августа Хирта.
- Если выйдем отсюда, подохну сначала я, а потом вы следом за мной! Неужели это так трудно понять? – твердил старик.
Из коридора стал доноситься зловещий полушепот. Шарканье множества ног и мелькающие силуэты в проеме говорили о самом худшем: все, кто были на базе, столпились у полуразваленной двери.
-…Арк Ейн…Арк Тейн… - твердили одержимые точно в трансе. – Фарк…Ейн…Лерн… Штейн…
Доктор Гаспачо крепче ухватился двумя руками за «дубину».
- Что они там бормочут? – в страхе спросила женщина, предчувствуя близкую кончину.
- Имя проводника, которого разыскивают хозяева! – закричал наконец-то услышанный нацист. – Леон Штейн! Леон Штейн!
В унисон Августу Хирту стройный хор голосов из коридора ответил на призыв: «Штейн! Леон Штейн!». Дикий рык за половинкой двери нарастал все больше и больше. Задние напирали на передних, продавливая дверь вовнутрь.
- Они сейчас пойдут на штурм! – готовился Ганс, беря на мушку толстенного повара с безобразной гримасой.
Доктор Гаспачо почувствовал приближение развязки. Им никогда не выбраться отсюда. Страх затормозил оцепенение. Дикий ужас перед необъяснимым: еще пару часов назад с этими людьми он здоровался за руку, шутил и разговаривал о разных пустяках; а сейчас они одержимые неведомой силой хотят его сожрать, уничтожить как чужака.
Нервы Ганса не выдержали, и он с диким воплем отчаяния выпалил оставшиеся три пули в толстую, расплывшуюся рожу повара.
Свинец оторвал тому нижнюю челюсть и вместо носа проложил кровавый туннель к воспаленному мозгу. Изуродованное пулями рыло кровоточило темно-алыми сгустками. И хоть повар был уже мертв – упасть не мог. Его подпирали сзади другие одержимые, прижимая плотно к трещащей на последнем издыхании двери.
Запах смерти явственно ощущался в комнате; проникал в поры, отравлял мышление. Женщина с порванной укусами рукой забилась под кушетку и кротко всхлипывала, читая молитвы богам, что покинули ее на этой базе.
- Хватайте палки и делайте факелы! – не сдавался ученый. – Если это не люди, а животные, то они боятся огня!
Доктор Гаспачо последовал примеру и намотал на свою дубинку тряпку пропитанную химией. Факел вышел на короткой ножке, зато довольно ярко горел.
- Сейчас проверим как эти твари реагируют на огонь! – в адреналиновой тряске прокричал Ганс и ринулся к полуразваленной двери, размахивая перед собой копотью и жаром. Факел осветил крупным планом повара. Ученый не верил своим глазам: тот мигал глазами и мычал что-то нечленораздельное. На месте снесенной выстрелом челюсти висел разорванный в лохмотья язык, который продолжал на автомате произносить – «Ырк… Штын… Рк… Тын…». Напирающие сзади подхватывали волнами: «Леон Штейн! Штейн! Штейн!».
- Дьявольское отродье, да когда же ты подохнешь!? – сорвался в истерике ученый и подпалил окровавленную одежду, что висела на жирдяе.
Прожорливые языки пламени обгладывали жировые складки. Раздалось шипение… Ноль эмоций. Повар продолжал стоять на месте, не испытывая ничего. Он уже был мертв. Мертвее не бывает. Его пылающее тело выполняло лишь только одну полезную функцию – освещало темноту коридора; зловещую тьму, что наступала, скаля клыкастые пасти и протягивая когтистые лапы.
- Господи Боже, сколько их там? – округлил глаза доктор Гаспачо. – Явно больше десяти, откуда взялись остальные?
- Плодятся твари… - отпрянул назад в глубину комнаты Ганс, боясь получить ожоги от загоревшейся двери. – Приготовься к прорыву, сейчас огонь на проходе стихнет, и можно будет бежать.
- Это самоубийство, - замотал головой в ужасе врач. – Нет никаких шансов – нас разорвут на части!
- Не разорвут! – метнулся ученый к Августу Хирту. – Вот наш пропуск, - сжимая в остервенении тщедушное тело старика, завопил Ганс.
Только сейчас в свете факела доктор Гаспачо заметил на висках тридцати пяти летнего парня седые виски, которых еще всего пару часов не было и в помине.
- Адель, нам нужно уходить, - пытался вытащить женщину из под кушетки врач. – Давай, милая, скорей!
Диспетчер схватилась за ножки кровати и орала как сумасшедшая:
- Пресвятая Дева Мария, избавь и защити от Диавола!
Ей казалось, будто в комнату ворвались одержимые и пытаются добраться до нее. Разум сдался перед паническим всепожирающим кошмаром.
- Оставь ее, нет времени возиться! – командовал Ганс, подводя Август Хирта к догорающим остаткам двери. – Они сейчас ворвутся в комнату…
Обгоревший повар рухнул вниз, придавив под собственной массой тлеющие угли, оставшиеся от двери. Проход освободился, и в нем сразу же нарисовалось искаженное злобой существо.
- Леон Штейн… – прошипело уродство, щурясь от света костра в комнате.
- Получи, гад! – прикрываясь улыбающимся Августом Хиртом, завопил Ганс и тыкнул факел в голову той мерзости, что раньше была человеком.
Существо заскулило и отпрянуло назад в бессильной злобе.
- Док, не отставай! – переступил обгоревший труп повара ученый и сделал первый шаг в неизвестность коридора.
Дрожащий от страха Гаспачо ковылял сзади, сжимая судорожно факел. Он беспорядочно размахивал им по сторонам; боялся нападения со стороны боковых комнат и кабинетов.
Август Хирт казался единственным, кто был спокоен в этом обреченном «паравозике» из трех человек. Перед ним расступались одержимые, подгоняемые ярким огнем факела: ему кивали головой и чуть ли не выкручивались в реверансе; признавали своего среди чужих.
- Туле маар кро-сум! – повелительно сказал нацистский преступник и существа кинулись бегом из коридора, сбивая друг друга и растаптывая медлительных.
- Что ты им сказал, выродок!? – схватил старика за горло Ганс. – Отвечай!
Раздались хрипы и, наверное, ученый придушил бы Августа Хирта, не вмешайся вовремя доктор Гаспачо.
- Ты убьешь его! Остановись!
- Гнида, говори, что ты им сказал! – ослабил чуть хватку Ганс и нацист жадно вдохнул отравленный воздух.
- Это невозможно перевести на человеческий язык, - прохрипел в ненависти Август Хирт. – Слишком убог и примитивен ваш разум, чтобы осознать хоть пару слов…
Ганс зашелся в истерическом смехе, за которым пряталась надломанная психика, исковерканное мировосприятие на всю оставшуюся жизнь.
- Ты слышал, Гаспачо? – хихикал сквозь плач ученый. – Мы – безнадежно отставшие люди, ни чета вот этим «сверхчеловекам» - высокодуховным сущностям, настолько продвинутым, что мы даже не в состоянии постичь тайну короткой реплики на их языке!
Доктор Гаспачо инстинктивно приготовился к самому худшему, предвидя развитие событий: сейчас Ганс озвереет… И тогда он забьет насмерть заложника. Но только благодаря ему они еще были еще живы. Как будто видеопленка фильма отматывалась назад.
- Не делай этого! – бросился успокаивать ученого Гаспачо.
Тот в аффекте всаживал побелевшие костяшки кулаков в окровавленную ухмылку Августа Хирта.
- Гнилая фашистская нечисть! – выбивал ему зубы Ганс. – Когда же последний из вас сдохнет! Я презираю себя за то, что я немец! Я презираю себя за то, что мы с тобой одной крови, - кулаки молотили в кровавую мякоть-месиво, которая когда-то называлась лицом.
Бесполезно Гаспачо пытался оттащить озверевшего коллегу. Ганс вымещал злость на преступнике за испорченную жизнь вдалеке от исторической родины – Германии; за унижение и позор, которому подвергся народ; за бедного отца, замордованного в застенках оккультных лабораторий во имя подтверждения стойкости нордической расы…
- Скорее, оставь его! – умолял доктор Гаспачо ученого. – Он мертв!!! Нужно убираться отсюда, пока не вернулись твари…
Разбитые кулаки Ганса беспощадно продолжали работать: поднимались и опускались с новой силой вниз, впечатывая залитое кровью месиво в глотку. Кровь ученого капала с кулаков, порезанных о зубы, и смешивалась вместе с кровью Августа Хирта.
- Гады идут! – завопил Гаспачо и принялся тормошить Ганса, тщательно обтирающего разбитые кулаки, чтобы не дай бог, в организм не попала кровь Августа Хирта.
Через миг, наконец, ученый вернулся в себя. С отвращением он посмотрел на изуродованное до неузнаваемости лицо нациста. Ему стало жаль себя. В кого он превратился. Оказался таким же самым зверем, считающим, что вправе убить другого.
- Гляди, двое стоят на выходе, - показал пальцем Гаспачо на два согнутых силуэта в конце коридора. – Что будем делать?
Ганс смачно сплюнул на коченеющий труп Августа Хирта и сказал твердым голосом, беря в руки факел:
- Дальше справа по коридору оружейная, давай за мной! – двинулся решительно вперед ученый. За ним, оглядываясь назад в надежде увидеть Адель, засеменил доктор.
Огонь факелов священным пламенем освещал забрызганные кровью стены. Под ногами хрустели осколки битого стекла, а в воздухе витал горелый запах плоти. Поворот направо - черная железная дверь.
Трясущейся рукой Ганс достал из кармана дубленки связку ключей.
- Они приближаются! – закричал в панике доктор Гаспачо, заметивший как два темных силуэта в конце коридора вышли из ступора и поползли к свету мерцающих факелов.
- Секунду, я почти открыл… - пытался сосредоточиться на замочной скважине и пляшущим в руке ключом Ганс. Открыть в полумраке замок было не так просто, тем более закоченевшими пальцами, дрожавшими от нервного срыва.
- А-а-а! Твари! – заорал доктор на приближающихся существ и сделал выпад факелом, точно шпагой. – Прочь мерзкое отродье, прочь!
Клацнул замок, и дверь грустно заскрипела несмазанными петлями. Лицо Ганса засветилось от радости.
- Сюда! Я открыл дверь! – крикнул он воодушевленно доктору и кинулся к стеллажам, где в отблеске факела переливались начищенные дула винтовок.
Ученый схватил ближайшую и бросился к полкам с патронами.
- Ррррыы… - донеслось из темного угла и Ганса передернуло от страха. Из-за полки вылезло подобие человека: стеклянные глазницы отражали огонь факела и, казалось, будто в них на самом деле горит пламя; непомерно выдвинутая вперед челюсть с острыми торчащими зубами и впавший нос добавляли ужаса. С трудом Ганс узнал в существе добряка Пинча, который работал геологом.
- Пинч, это же я! – пролепетал ученый и выставил перед собой факел, надеясь, что он его защитит. Второй свободной рукой Ганс шарил по полке в поисках упаковки патронов к винтовке. – Ты слышишь, Пинч? Проснись, стань собой!
- Арррк! – рявкнуло существо и бросилось вперед на жертву.
Ганс увернулся и кувырком прыгнул к стеллажам. Со всего размаха тварь налетела на полку с патронами, заваливая ее на дверь. Одна из упаковок отскочила от железа и упала рядом с ученым.
- Открой, предатель! – тарабанил в приваленную полкой дверь Гаспачо. – А, твари! Пошли вон! – вопил врач.
Существо, покачиваясь на пружинистых конечностях, готовилось к очередному броску на Ганса.
- Прости, Пинч, - вкладывая пулю в затвор, сказал старший научный сотрудник. – Мы были хорошей командой.
Тварь заревела в ответ и бросилась молнией, грозя впиться острыми клыками в шею и оторвать голову. Но сегодня был явно не его день… С расстояния двух метров, когда омерзительное существо зависло в прыжке, Ганс беспощадно оторвал выстрелом добрую четверть черепа. От силы выстрела с такого близкого расстояния, то, что было Пинчем перекрутилось в воздухе и оглушительно припечаталось ногами к стене…
- Держись! – кинулся Ганс на выручку к доктору.
Одним мощным движением ученый отпихнул четырех ярусную полку и открыл двери. Холод ударил в лицо, оставляя шрамы на всю оставшуюся жизнь – замораживающие кожу рваные порезы от когтистой лапы обезумевшей твари.
Инстинктивно Ганс схватился за кровавые полосы на лице и отскочил назад.
- Клуц-клак! – клацнул затвором винтовки ученый и вскинул дуло промеж двух горящих ненавистью глаз. – Сдохни… же!!! Короткая вспышка. Раскат эха от выстрела. Звук падающего тела.
- На помощь! – раздался в конце коридора голос доктора Гаспачо.
Врач бесстрашно сражался с одним факелом против двух существ, которые кружили вокруг него в предвкушении легкой добычи. Твари скалили зубы и пытались выбить из рук жертвы огонь, периодически наскакивая с двух сторон одновременно. Каждый раз Гаспачо умудрялся выскочить в последний момент из ловушки, но продолжаться так вечно не могло: через несколько метров был тупик – глухая стена.
- Подсвети факелом морды этих уродцев! – крикнул Ганс и приложил к плечу приклад винтовки с оптическим прицелом. – Эй, твари! – переманивал их на себя ученый, - кто первый из вас отправится в ад?
Гаспачо с надеждой улыбнулся и вытянул факел вперед, как только мог, подсвечивая силуэты существ и их обезображенные злобой рожи. Освещения хватило для точной корректировки цели.
Перекрестье оптического прицела нашло ввалившийся черный нос одного из существ. Плавно на выдохе Ганс выжал спусковой крючок. Раскатистый хлопок и свинцовый заряд устремился к точке назначения, со свистом разрезая пространство коридора. Хруст костей, слякоть мозгов. С дыркой в голове чудовище повалился на боковую.
Лицо Ганса напоминало чем-то окрас зебры: полоса белая – полоса красная. Рваные борозды кровоточили, и ученый ощущал на губах солоноватый вкус собственной крови. Он передернул затвор, прищурил глаз, настраивая резкость в полумраке, и снова прицелился. Существо бежало зигзагом на него, отталкиваясь конечностям от стен узкого коридора.
Дрожь прошла по телу ученого. Он понимал, чем может закончиться промах. Расстояние неумолимо сокращалось. Оптический прицел только мешал. Ганс выбросил винтовку и выхватил из-за пояса револьвер, который предусмотрительно перезарядил в оружейной.
Грянули выстрелы, и спасительный свинец полетел навстречу пригибающейся твари, что бежала подобно зверю на четырех лапах. Первые две пули прошли мимо, выбивая искрами рикошет. Рядом с доктором Гаспачо в стену ударился заряд.
- Почти попал! – нервно хихикнул врач и предусмотрительно забился в угол.
- Прости, - ответил ему Ганс и всадил оставшиеся патроны в цель. С протяжным воем существо, бывшее раньше человеком, испустило дух. И только предсмертные стенания эхом гуляли по пустынному коридору научной станции «Сан-Мартин».
Доктор Гаспачо приковылял к месту расправы и замотал головой, разглядывая внешность убитого.
- Славный был малый, - сказал с сожалением он. – Вчера мы пили с ним бренди и мечтали о шлюхах…
- Никогда больше не настанет старое доброе «вчера», - промокнул рукавом кровоточащее лицо Ганс. – Теперь мы стали другие, и разговоры о том, как бы выжить заменили нам болтовню о бренди со шлюхами.
За стенами базы послышался дикий рев одержимых, который нарастал все больше и больше.
- Количество наших поклонников растет, - улыбнулся устало доктор Гаспачо.
Догорающие факелы тускло мерцали. Темный узкий коридор, заваленный трупами, заканчивался термоизолирующей дверью, за которой находился черный выход из базы. Ученый и доктор заправляли свитера в трусы, кутались слоями одежды, снимая ее с коченеющих бывших коллег. Впереди – смертельный холод; впереди – ветер, пробирающий до мозга костей; впереди – неизвестность.
- Ты готов? – пробубнил в высокий воротник утепленной дубленки Ганс.
Врач кивнул, и товарищи бросили свои тела в морозную пасть Антарктики.
Первые вдохи самые опасные. Организм привыкает. Старались дышать носом, а он слипался и замерзал сосулькой. Ганс как черепаха опускался все ниже в панцирь, пряча голову под высокий ворот дубленки.
Гаспачо указал варежкой на длинное одноэтажное здание, размещенное в тридцати метрах. Оно плыло перед глазами как будто корабль-призрак, то исчезая, то появляясь на черно-белом экране южного континента.
- Мой факел догорает, да и твоего осталось максимум на 5-10 минут… - прокричал доктор.
Ганс показал холщевую сумку и достал из нее две дымовые сигнальные шашки.
- Нужно отвлечь ублюдков, пока снова не набежали, - сказал ученый. – Иди к ангару и заводи снегоходы, а я устрою им представление!
Доктор взял винтовку и побежал в направлении «корабля-призрака», желая как можно скорее очутиться внутри здания и избавиться от пронизывающего ледяного ветра, который казалось, делал его кожу не мягче дубленки ученого.
Безжизненный и равнодушный пейзаж открывался перед Гансом: ночь в ледяной пустыне. Что может быть хуже? Наверное, несколько десятков человекообразных существ, рыщущих в поисках какого-то Леона Штейна перед главным входом на станцию «Сан-Мартин». Они кишели как тараканы – ползали на обмороженных конечностях взад и вперед, словно кого-то ожидали.
- Мерзкие выродки! – прошипел Ганс и достал красную дымовую шашку с подсвечивающим огнем.
Догорающий факел выполнил свою последнюю миссию, подпалив фитиль пиротехнического средства. Повалил едкий дымок, разгоралась фосфорическая подсветка. Собравшись с духом, Ганс изо всей силы забросил шашку за небольшой искусственный холм, который отчасти защищал территорию станции от северных ветров.
Красочным парашютом шашка разрезала ночное пространство и осветила перекошенных в злобе существ. Разинув клыкастые пасти, твари бросились штурмовать холм. Выезд со станции был свободен.
- Тупые уроды, - спрятался обратно за угол постройки довольный Ганс и перевел дыхание.
Из ангара донеслось стрекотание мотора. Нужно было спешить. Обессиленный ученый бежал, прихрамывая на левую ногу, и оглядывался то и дело назад. Что-то подсказывало ему – так просто с проклятой станции их не отпустят.
Интуиция самый верный барометр. Только подумал Ганс о подвохе, как перед ним словно из ниоткуда выросла сутулая фигура.
Ученый вскинул винтовку и не раздумывая выстрелил. Темная фигура упала со стоном, но через секунду снова стояла на том же самом месте.
- Думаешь, нас так просто убить? – прохрипел старческий голос в голове Ганса.
Это был Август Хирт.
- Нацистское отродье, ты же сдох! – закричал в паническом страхе ученый и разрядил барабан револьвера в ненавистного ублюдка. Пули с хрустом дробили кости; пронзали тело на вылет, вырывая куски мяса, однако немыслимым образом старик падал и вставал обратно, точно стойкий оловянный солдатик. – Сдохни! Сдохни! Сдохни! – продолжал судорожно жать на курок Ганс, и раздавались только сухие щелчки вместо выстрелов.
- Можешь не кричать, - опять влез в сознание Ганса нацист, - я слышу тебя не ушами; и говорю с тобой, не произнося слов.
Сзади вспыхнула фара приближающегося снегохода доктора Гаспачо. Свет озарил изуродованного Августа Хирта: вместо лица – скомканный кровавый узел, застывший на морозе; несколько револьверных ранений в груди дополняли надорванное крупным калибром винтовки сухощавое плечо. Он крепко стоял на ногах с непоколебимой уверенностью, что ничего не сможет причинить ему непоправимый вред.
Закрыв глаза от увиденного ужаса, доктор Гаспачо проскочил мимо. Ему не хватило духа взять старика на таран.
- Дави его! Дави! – орал подъехавшему врачу Ганс.
- Еще не хватало лишиться единственного снегохода, – оправдывался Гаспачо. – Второй – не заводится и без топлива… Садись!
Ученый запрыгнул на заднее сиденье и схватился заледеневшими варежками за поручни. Снегоход дернулся, фыркнул предательски и заглох…
Глаза Августа Хирта сверкнули в темноте радужным огнем.
- Ум кро сач воущ! – завопил вдруг не своим голосом Ганс.
Доктор Гаспачо испуганно оглянулся на товарища:
- Ты чего? – проворачивая безуспешно ключ зажигания, спросил он.
- Я не знаю, как будто кто-то говорит за меня… Ум кро сач воущ! – закричал вновь ученый.
Темный силуэт Августа Хирта медленно приближался к жертвам. Он точно плыл по ледовой корке.
- Один из нас… один из нас… один из нас… - нашептывал Гансу старик.
- Пошел прочь! – ударил сам себя в челюсть ученый и упал со снегохода.
На призывы Августа Хирта начинали сбегаться твари. Они высыпали из-за склона темной ордой, намереваясь разорвать беглецов в пух и прах.
- Залазь, скорее! – Гаспачо подал руку ученому и тот вскарабкался из последних сил на снегоход снова.
Монстры обступали страдальцев двойным кольцом. Во внутреннем круге находились бывшие сотрудники научно-исследовательской станции. А во внешнем существа, отдаленно напоминающие людей – они передвигались на четырех конечностях, как приматы, и были одеты в серые одинаковые робы.
Чихнул двигатель и задрожал корпус снегохода от сдыхающего на лютом морозе аккумуляторе. Машина дернулась вперед и опять заглохла.
Кольцо вокруг сжималось. Гаспачо с ужасом разглядывал жутких существ и с бешеной скоростью крутил ключ зажигания, не веря, что таким глупым будет их конец после всего того кошмара, который они пережили.
Ганс слез со снегохода и принялся толкать его вперед:
- Заводи, мать твою! Я не хочу здесь умирать!
Наконец, мотор взревел, заведенный с толкача. Ученый запрыгнул обратно и перехватил руль управления, отбросив руки доктора.
- Какого хрена!? – возмутился Гаспачо, но тягаться в силе с Гансом не рискнул.
Снегоход бешено набирал скорость и летел по ледовой корке прямо на Августа Хирта. Свет фары осветил изувеченное тело, а через мгновение капот оторвал ноги нацисту, подбросив туловище с нелепо болтающимися ручонками вверх на добрые три метра.
- Да!!! - торжествующе закричал Ганс и круто развернулся в обратном направлении, чтобы еще раз проехаться по останкам того, что когда-то было нацистским преступником.
Доктор Гаспачо закрыл в неприязни глаза, когда снегоход в очередной раз наехал на хрустящий позвоночник старика, изламывая его на крошечные фрагменты.
- Хватит, хватит! – умолял он ученого. – Откуда столько ненависти?
Ганс молча выполнял свою работу, делая круг почета вокруг смятого тела. Удостоверившись, что оно окончательно и бесповоротно разрушено, ученый направил снегоход на юг, ловко маневрируя между одержимыми тварями, которые бросались в бессильной злобе за ними в погоню. Но куда им было угнаться! Двигатель объемом 500 кубических сантиметров развивал скорость порядка сотни километров в час.
Они мчались с ликованием по белоснежному покрывалу антарктической пустыни, не веря, что им удалось вырваться из этого ада. Мощная фара-прожектор освещала путь – равнинную впадину, уходящую вглубь континента. Снегоход временами подпрыгивал на кочках и сердце уходило в пятки доктора Гаспачо. Его руки задубели, а лицо давно уже напоминало обмороженный труп, завернутый в шарф.
- Если мы замерзнем здесь насмерть, так и не найдя советской законсервированной базы, о которой ты рассказывал, - обратился врач к Гансу, - то я хочу знать: кто ты такой на самом деле и каким образом распознал в старике Пабло нацистского преступника?
Ганс закашлял в кулак, прочищая слипающееся от мороза горло, и ответил:
- Я не всегда был ученым, точнее, стал им совсем недавно. Вот скажи мне, чем занимается старший научный сотрудник?
- Не знаю, чем там занимаются ученые, но точно уверен, что они не умеют так стрелять и достойно вести себя в экстремальных ситуациях…
Осипший смех Ганса не понравился врачу. Гаспачо подумал, что тот смеется над ним.
- Какой же все-таки ты позитивный человек! – положил руку на плечо доктора немец. – Скажу одно: на этой проклятой научно-исследовательской станции я оказался неслучайно…
Фара осветила подножие впереди виднеющейся возвышенности. Черный пик нунатока скрывала ночь, но Ганс знал, что это именно та гора, которая скрывала за собой секретную базу русских.
- Объезжай склон по левому краю, через пару километров будет безопасный перевал, - дал наставление немец и крепче схватился за поручни.
Снегоход накренился назад и с надрывным ревом двигателя пополз вверх по снежному косогору. В воздухе запахло серой...
Недавече познакомился с творчеством 46-летнего уличного художника, который специализируется, который специализируется на креативе дорожных знаков. Каждая его работа - это законченная мысль, его посыл обществу. Смешивая интеллектуальное с политическим, религиозное и философское, Клет заставляет людей задуматься. Посмотреть на мир чуточку по другому.
Самое интересное начинается со второй минуты...

По предварительным данным, воздушное судно арендовано для осуществления полетов по мониторингу лесных пожаров в регионе. Установлено, что взлет самолета произошел без уведомления управления воздушным движением. Отсутствие судна обнаружено вторым пилотом и бортмехаником после их возвращения из кратковременной поездки в город Серов.
"В момент вылета на борту судна находились командир и сторож посадочной площадки. Непосредственно на территории площадки членами экипажа обнаружены 3 легковых автомобиля", - сообщили в пресс-службе следственного управления на транспорте.
По некоторым данным, люди, улетевшие на самолете, накануне употребляли спиртное. По версии полиции, группа людей могла отправиться на рыбалку или в баню в соседний регион.
По словам пресс-службы главка МВД по региону Валерия Горелых, пропавшие люди пока не обнаружены «ни разбившимися, ни в целости и сохранности». Глава пресс-службы также отметил, что их мобильные не отвечают.
В региональном управлении МЧС сообщили, что поиски самолета ведутся с воздуха при помощи другого самолета АН-2. В готовности – поисково-спасательные группы Ивделя, Карпинска и Краснотурьинска. В поисково-спасательной операции задействованы сотрудники МЧС, полиции и другие силовые ведомства. Открыт оперативный штаб и открыта горячая линия по телефону (343)262-99-99.
В МЧС обращаются ко всем, кто 11-12 июня 2012 г. видел пропавший самолет АН-2, с просьбой сообщить на телефон горячей линии (343) 262-99-99 или в ЕДДС г. Серова по номеру: (343)856-61-33.
Самый большой кот, которого зовут Руперт, весит целых 9 кг. Руперт не является перекормленным и толстым, просто он очень крупный. Кот из породы мейн-кунов еще совсем молодой и продолжает расти.
Сейчас Руперту без малого три года. Спустя несколько лет, он повзрослеет и скорее всего поправится еще, чуть ли не на 5 кг. В основном, это за счет мощного костяка и мышц. Когда кота принесли на выставку кошек в его родной Австралии, то там сразу же сказали, что такого крупного мейн-куна они еще никогда не видели.
– Это не кот, а настоящий кото-мега-монстр, – до сих пор удивляется судья Лесли Морган Близ,- и это он еще не до конца вырос.
- Это великолепный кот с потрясающе диким взглядом,- говорит хозяйка Руперта Кира Фостер (Kyra Foster) – людей буквально сдувает от его взора, когда они осмеливаются подойти к нему ближе.
Руперт и еще один котенок мейн-кун хозяйки.
По всей видимости, Руперт один из самых крупных и при этом не толстых домашних котов в мире. Мейн-куны, впрочем, давно известны своими крупными габаритами, но даже среди них встречаются уникальные экземпляры.